Живые люди - Анна Сергеевна Родионова

рванула на лестницу и застучала каблучками по ступенькам: пусть бежит, ей полезно, шестнадцатый этаж. Артур побежал за ней.* * *

Лариса собрала сумку, взяла паспорт, взяла из вазочки деньги, приготовленные для хозяйства, оглядела свое гнездо и вышла из дому. На метро доехала до Киевского вокзала, купила билет на скорый до Симферополя – уговорила кассиршу доплатой – и через час ехала в общем вагоне на верхней полке, как когда-то в молодости, когда она только собиралась покорять Москву.

Она возвращалась к разбитому корыту. На троллейбусе. Когда-то его не было. Раньше ездили на тряских автобусах с выпирающим вперед капотом.

* * *

Их полдомика выглядели так, как и тогда, но мама Лиза не выскочит на крыльцо и папа Ярополк не натянет свой мундир на пижаму. Постучала в окошко – тишина. Конечно, Оля, наверное, на дежурстве – она медсестра, и это самое умное, что она могла придумать. Очень хорошая профессия. Вот и ей нечего из себя изображать: жалкая провинциалка.

Утро было холодное, хотя уже рассвело. Вдруг изнутри открылась дверь и появилась сестра, одетая на выход.

– Господи, – ахнула она, – ты всю ночь просидела? А я на дежурство.

– Повезло, – улыбнулась Лариса, – ты иди, а я высплюсь, в вагоне было очень жарко.

Оля спешила, она только спросила:

– Ты надолго?

– На кладбище съездить.

– Наконец собралась, – сыронизировала сестра и, чмокнув гостью в щеку, убежала. Крикнула уже у калитки: – Еда в холодильнике, не жди, я поздно.

Лариса не хотела спать совсем. Прошлась по маленьким комнаткам, посидела на старой табуретке в кухне. Есть тоже не хотелось. И жить тоже. Тогда она поехала на то место, где никому не хочется жить, – на кладбище.

Долго бродила между могил. Неподалеку мрачно серело море. Имена родителей выскочили внезапно, они были рядом, как всегда, вместе. Вот как они встретились! Папа ее любил больше Ольки, а мама, наоборот, Олю, будто компенсировала отцовское невнимание, а потом ее физическую ущербность, – любила безумно.

Религиозного чувства у Ларисы не было никогда, а здесь вдруг заныла душа – от вины, от ее невольного равнодушия к их болячкам, маленьким проблемам быта. Они состарились без нее. А потом без нее ушли друг за другом, как всегда впереди папа. Знала бы слова, помолилась. «Как хорошо, что их нет, – вдруг пришла мысль, – они не узнают о моем фиаско». Потом эта мысль «как хорошо» будет много раз приходить ей в голову с каждым поворотом истории, когда выворачивались наизнанку и подвергались насмешкам их человеческие ценности. «Как хорошо» стало ее лозунгом при всех грядущих потрясениях.

* * *

– Козел, – отреагировала Оля на ее рассказ.

На второй день «козел» возник в их домике. Сообразил, куда жена могла поехать.

При виде его Оля сразу же ушла в больницу – не хотела присутствовать. Ее сердце переполняла обида за старшую сестру, которая просидела с ним столько лет в чужой стране, почти потеряла профессию, не смогла приехать, когда нужно было срочно… И вот пожалуйста – «козел».

Спустя годы Оля примет ее последний вздох. На поминках скажет Нюте: «Она буквально испустила дух в одно мгновение. Как лопнувший воздушный шарик: раз – и пустая оболочка».

Опять забрезжила командировка в Будапешт. Опять споры – ехать Ларисе или нет. Она категорически не хотела. Обстановка в семье была тяжелая.

Алик очень был зол на свою подругу, которая, не поговорив с ним, посмела прийти к ним домой. Это предательство. Впрочем, он просто не хотел ничего знать – вычеркнул ее из своей жизни. Лариса победила. Не сразу удалось хоть как-то наладить семейные отношения. Женщины прощают, но не забывают. Призрак беременной Квашиной прочно поселился в голове Ларисы. При первом же споре появлялась эта мерзкая баба и работала аргументом со стороны Ларисы. Алик замирал – с его стороны аргументов не было.

Лариса с ним не разговаривала, она стала писать письма мелким почерком золотой медалистки, снова и снова оживляя основательно приевшийся Алику образ прошлого.

Он не виделся со своей пассией, как называла ее Лариса, попытался узнать про ребенка – глухо, похоже, был шантаж. Лариса звала его «папочка» и даже подарила детскую игрушку – грузовичок, точную копию советской пятитонки.

Тогда зародилась та страшная болезнь, которая убьет ее спустя годы, а пока она просто вела бесконечную войну на уничтожение – не замечая, что уничтожение происходит в ней самой. Как спасение – опять командировка в Венгрию.

* * *

Берта украшала елку. Максимка вступил в возраст подростка и презрительно фыркал на ее сантименты. Демонстративно читал «Графа Монте-Кристо». Ему двенадцать, он прекрасно знает, что его усыновили и беззастенчиво этим спекулирует. На любое самое скромное замечание заявляет – а своему родному сыну ты бы так сказала? На что Берта отвечает всегда одно и то же: ты мне родной!

Ей проще было все делать самой: мыть посуду, подавать обед, таскать сумки, даже елку с Ярославского вокзала она притащила сама через всю Москву. Совмещать быт и работу стало легче – Максим любил оставаться один. Тогда он мог валяться на диване и мечтать, что он находит клад и становится мстителем. Первым делом он находит своих родителей и заявляет: «Вы бросили маленького мальчика, вы предали его, вы не захотели его знать… Так получайте же…» Что получать – он еще не придумал. Но придумал страх в их глазах, ужас от его слов и, конечно, восхищение, каким он стал красивым и сильным.

Звонок в дверь прервал украшение елки. Берта, пошатнувшись, слезла со стула и пошла к двери. Открывать самой дверь тоже было проще.

На площадке стоял, отвернувшись, какой-то мужчина.

– Вы к кому? – спросила Берта. – Мужчина медленно повернулся. – Лешка! – ахнула она. – Что случилось?

– Новый год, – сообщил он и вошел, аккуратно вытер ноги, помедлил на тему тапочек, но Берта молчала, протянул ей пакет.

– С праздником!

Максимка смотрел с интересом. Визит рифмовался с графом Монте-Кристо.

– Ну привет! Что читаешь? Молоток! А «Три мушкетера?»

Максим фыркнул:

– Давно.

– А «Королева Марго?»

– Для девчонок.

– Тогда «Хроника времен Карла Девятого».

– Тоже Дюма?

– Проспер Мериме.

– Лешка, там же эротика.

– Самое оно. Пусть читает.

Максим затаился, стараясь не забыть название. Автора он не запомнил.

– Ну что, мои дорогие, как живете? – фальшиво спросил гость.

– А как твои индусы?

– Завязал. По здоровью.

Наступила пауза. Берта не проявила интереса. Им было по сорок, и у каждого накопилось слишком много проблем. Лезть в чужие не хотелось.

– Хочешь чаю?

– Хочу.

Однако визит не праздный. Одной вежливостью не обойдется.

Берта пошла на кухню. Лешка записывал Максиму названия своих любимых книг: «Остров погибших кораблей», «Лунный камень», «Женщина в белом», «Спартак».

В однокомнатной квартире не уединишься. Максим буквально прилип к гостю. Берта ощутила, как же мальчику не хватает мужского внимания. Сели втроем на кухне.

– Ребята, – сказал Лешка, – у меня беда.

– А что? – спросил Максим.

– Заболел.

– Надо лежать, – посоветовал мальчик.

– Да я