Пять минут прощания - Денис Драгунский

А Сергей Иванович хотел отдыхать под Москвой.

Потому что в июле высвечивался новый большой проект, и глупо будет, если он в самый важный момент окажется за две тысячи верст от родного офиса. А так – можно жить в пансионате где-нибудь на Клязьме и время от времени ездить в город. И вообще держать руку на пульсе.

Но об этом нельзя было даже заикаться, потому что два предыдущих лета они не ездили отдыхать ровно по той же самой причине: новый проект и отлучаться опасно – уведут.

Поэтому Тамара Петровна все никак не могла подобрать нужный стеллаж. Чтоб он отвечал изысканным требованиям мужа. Она показывала ему разные варианты, волокла его в разные магазины. И нигде не было хороших стеллажей, как нарочно.

А Сергей Иванович все никак не мог собрать документы для продления загранпаспорта – то копию трудовой книжки не мог получить, то фотографии терял – и доволынил до того момента, когда ему уже никак не успевали паспорт оформить.

– Ладно, – сказал Сергей Иванович, глядя на ореховый шкаф под старину. – Пожалуй, придется брать вот этот. Ничего лучше мы все равно не найдем.

– Смешная дрымба, – вздохнула Тамара Петровна. – Я так мечтала о стеллажах.

– А я так мечтал поплавать в Эгейском море, – вздохнул в ответ Сергей Иванович.

Кажется, они поняли друг друга.

Но не подали вида. Красиво расставили книги в шкафу и поехали отдыхать на Клязьму. Зато на целых три недели.

Правда, с новым проектом ничего не вышло.

Но это и неважно.

Мой приятель лет двадцать тому назад рассказывал.

В Америке он часто ходил на вечеринки. Parties, как они там называются.

Это были очень разные сборища. Иногда гости сидели за общим столом и шумно беседовали, а иногда бродили по комнатам с бокалом вина, равнодушно улыбаясь друг другу. Ну, бывали и танцы, и сильные попойки. По-разному, я же говорю.

Вот. Однажды он пришел на одну такую party. Знакомых, кроме хозяина, никого. Ну, он взял банку пива, стал у стола, где чипсы. Пьет и чипсами хрустит. А напротив, на полу – то есть на ковре у стены, – примостился молодой человек. Тоже с банкой пива. Но даже без чипсов. Вытянул ноги, сидит и пиво потягивает.

Полчаса прошло. Мой приятель разыскал хозяина, попрощался, нашел выход – это была довольно-таки большая и запутанная квартира – и пошел к лифту.

Смотрит, а у лифта стоит тот самый парень.

Лифт подъехал. Зашли.

Поехали вниз.

Вдруг парень говорит, этак одобрительно, с видом знатока:

– Great party!

Мой приятель смеялся, рассказывая: что в этой party такого great? Сидел целый час на полу, слова ни с кем не сказал.

Я тоже смеялся вместе с ним.

Америкосы, они ведь сами знаете какие…

Вот. А буквально на днях я был на одной заграничной party. Гостей человек триста самое маленькое. Никого не знаю. Меня никто не знает. Посидел часок, выпил вина, закусил разными вкусными штучками.

Я ни к кому не пристаю, ко мне никто не пристает. Хорошо-то как, господи.

Great party, если в двух словах.

Рано утром мне приснился ужасный сон.

Почти год назад умерла одна моя знакомая. Весной прошлого года она вдруг плохо себя почувствовала. Пошла к врачу. Врач направил на обследование. Анализы, рентген, биопсия – рак в четвертой стадии. Конечно, пытались лечить. Но слишком поздно схватились.

И вот такой сон мне снится:

Будто бы я сижу в комнате, в компании нескольких человек. Светло и просторно. Огромное окно, во всю стену. За окном весенний сад, цветущие ветки обмахивают стекло. Стеклянный стол с вином и фруктами.

Мы болтаем о чем-то легком и занимательном, пьем вино и заедаем яблоками, и тут входит эта женщина. Стройная и красивая. Весело включается в разговор.

Тут я понимаю, что все это происходит за год примерно до того, как она пошла к врачу и получила страшный диагноз. То есть весной позапрошлого года.

Ужас ясновидения охватывает меня.

Я знаю, что она через полтора года умрет.

Да! Но сейчас у нее рак еще на очень ранней стадии. И если прямо сейчас кинуться к врачам, то можно успеть, поймать, остановить. Ну, или продлить жизнь на несколько лет.

Надо ее предупредить. Но язык у меня просто отнимается. И вообще я не знаю, как об этом сказать, как начать разговор.

Я беру блокнот и свинцовой рукой, чугунными пальцами едва вывожу: «У вас рак! Срочно к врачу». Выдираю листок и протягиваю ей.

Она берет листок, читает, сминает его, бросает на пол и хохочет красивым глубоким смехом.

Поворачивается и уходит, смеясь.

У нее длинные стройные ноги и туфли на высоких каблуках.

Каблуки громко цокают.

Пол в этом доме тоже стеклянный.

Когда-то, лет пять назад, на одном совещании мне передали листок, на котором в столбик, без порядковых номеров и кавычек, было написано:

Ведомости Иванов

Известия Васильев

МН Семеновский

КП Лещенко

Жизнь Боброва

Это был список журналистов, которых надо было позвать на брифинг. Иванов из «Ведомостей» и т. п. И некая Боброва из газеты «Жизнь».

Но глаз на секунду прочел иначе:

«Жизнь Боброва».

Советский роман начала пятидесятых. Я прямо как будто бы увидел эту книгу. Толстую и потрепанную. Матерчатый корешок и желтая обложка, чуть разодравшаяся по краям: серо-черный шершавый картон виднеется из-под гладкой обклейки. «Жизнь Боброва» красивыми буквами и рисунок на обложке – завод с дымящимися трубами, дерево слева, а на первом плане – немолодой мужчина в пальто и кашне, в тяжелой шляпе на лысоватой голове. Видно было, что Бобров прожил долгую и трудную жизнь, родился в деревне, босиком пас коров, работал на тракторе, учился, выучился на инженера, много трудился и воевал с разными врагами и вредителями, пока не стал директором завода, вот этого, который дымит всеми своими трубами.

Хотя в жизни Боброва не все так просто и прекрасно было, как написано в этом романе эпохи бесконфликтности и борьбы хорошего с отличным.

В жизни Боброва было много тяжкого и просто ужасного, и тридцатые годы в деревне, и голод, и гибель любимых людей, и постоянная настороженность, и тревога, и неизвестность, и еще была война, конечно же.

…он попал в окружение и ушел к партизанам, а потом их поймали немцы и стали вешать, на глинистом обрыве над рекой. Бобров сорвался с виселицы, упал в реку и утонул, и превратился в бобра, и всю войну строил запруды вместе с бобрихой Клавдией, которая пряталась от немцев, потому что была молодая и красивая…