Завтра будет солнце - Лука Бьянкини

Из казино я вышел отжатый по самые не хочу. Я никому не был нужен. Я был никем и звать меня никак. Красивый проект, забытый в конструкторском бюро, милый костюмчик, который нравится всем, но идет в уценку. Мажор, которого общество осуждает и нисколечко не жалеет, ибо любые грехи можно простить своему ближнему, но только не богатство.

Тут мое внимание привлек длинный ряд зеркал на автомобилях, в которых отражалась моя злоба. Я размахнулся и разбил кулаком одно, потом следующее, потом еще и еще. Так я и шел по улице, расфигачивая зеркала одно за другим, наслаждаясь звоном битого стекла. Потом я начал пинать дверцы автомобилей. Машины были аккуратно запаркованы вдоль чистеньких домов, они ни в чем не были виноваты, только в том, что попались мне под руку, а больше никого, чтобы вздрючить, к счастью, не оказалось. Бетегга сейчас, наверное, с Анитой, сволочь… Я колотил, колотил все сильнее и сильнее и даже подумал, что вот не напрасно когда-то околачивал груши в Даунтауне.

Я не успел дойти до конца улицы, как меня повязали двое полицейских. Резко и решительно мне заломили руки назад. Наверное, они мне плечо вывихнули, потому что я и дернуться не мог, хоть и пытался. Меня запихали в полицейскую машину и отвезли в участок. Как в кино, которого я насмотрелся вволю, у меня изъяли бумажник и Rolex Daytona’93. Такие были у Николаса Кейджа в культовом фильме «Возвращение в Лас-Вегас». Чтобы я не повесился, у меня отобрали ремень и шнурки, во Франции всегда все чересчур. Потом сняли отпечатки пальцев — шикарный момент — и еще сделали два классических снимка. Тот, что сбоку, должно быть, получился ужасно. Профиль невыразительный, да и волосы торчат в разные стороны. Блин, как только выйду, обязательно схожу к профессиональному парикмахеру.

Я был настолько пьян, что со мной особо не церемонились. Когда я потребовал, чтобы мне дали позвонить брату, мне сказали, что во Франции звонок своим близким разрешается сделать только на следующий день после задержания. К счастью, эти близкие были моими, и они вряд ли озаботились бы моим долгим отсутствием. Меня затолкали в маленькую ободранную камеру с двухъярусными шконками. Слава богу, там никого больше не оказалось. Двухместный номер на одного. Я забрался на верхние нары и, хотя обоняние мое было сильно притуплено ромом «Гавана», все равно почувствовал невыносимый смрад от простыни. Присмотревшись, я обнаружил прилипшие к белью кусочки дерьма. Это еще откуда здесь взялось? Неужели полицейские мне специально в постель нагадили? Ах, да, во Франции не умеют пользоваться биде.

Я хотел было посмеяться над своим положением, но сил уже не осталось, и я, как последний бомж, провалился в тяжкий сон: рот открыт, слюна стекает, храп на всю камеру. Некогда белая рубашка стала совершенно серой (видела бы ее мама!), джинсы в лоскутах (видела бы их мама, впрочем, если бы она увидела все это вместе, ее реакция была бы одинаковой).

Через каждые два часа меня будили, чтобы удостовериться, что я жив — это у них просто идея-фикс, — а в восемь утра спросили, что я намерен делать. До меня дошло, что мне следует вызвать адвоката, и я помаленьку начал въезжать, в какую хреновую ситуацию меня угораздило вляпаться. Странно, но это меня почему-то веселило, хотя плечо и ныло от боли. У меня не было во Франции знакомых адвокатов. Единственный человек, которого я знал и которому доверял, был Стефан. Недолго думая я набрал его номер.

Он все никак не мог поверить, что я действительно нахожусь в полиции и что мне в самом деле нужен адвокат — и чем скорее, тем лучше. Стефан в этот час был уже на работе в своем бюро в Монпелье. От Биаритца не так далеко. Он приказал мне сидеть смирно (оказывается, он знал меня лучше, чем мне казалось) и через час прислал ко мне своего доверенного семейного адвоката, мсье Дегурса.

Мсье Дегурс был человеком немногословным, неприметным, но — что меня поразило — говорил со мной на безупречном итальянском. Он объяснил мне, как надо себя вести и что делать, чтобы аннулировать протокол о правонарушении. Проблема состояла в том, что меня повязали прямо на месте преступления, и это все осложняло. С другой стороны, мне сильно повредили лопаточную кость, и мсье Дегурс сумел произвести взаимовыгодный обмен моего поврежденного плеча на безупречно чистый протокол. Правда, доплатив еще восемь тысяч евро за причиненный ущерб, естественно. Добавим еще две штуки в знак расположения к мсье. Чего не сделаешь ради дружбы, правда?

На выходе, прямо-таки как в пошлых фильмах, меня встретил Стефан. Он оставил бюро, вызвал шофера и примчался в Биаритц, чтобы встретиться со своим единственным школьным другом, товарищем по колледжу. Я едва успел попрощаться с мсье Дегурсом, как тут же мгновенно оказался во власти собственных спонтанных реакций. Я непроизвольно обнял Стефана и зарыдал. Уткнувшись лицом в его плечо, я вдруг ощутил то, чего давным-давно не ощущал: голос своего тела, которое в этот момент плакало, просило, умоляло о сочувствии. В тот раз мне впервые вспомнились слова дедушки, когда он советовал прислушиваться к голосу собственной натуры.

Мне решительно было наплевать на все: что от меня воняло, что я стоял посреди дороги, что я пополнил ряды французской шпаны, а главное, что Беттега, скорее всего, спал с Анитой. Мне надо было поплакать. Стефан молчал, не двигаясь.

Солнце стояло высоко, небо сияло безупречной голубизной.

— Сте, ты подкинешь меня к моей тачке? Я ее вроде у «Таласса» запарковал… Блин, я уже здесь совсем не ориентируюсь, море в какой стороне?

Стефан отдал своему водителю какое-то распоряжение, затем усадил меня в машину, и через несколько минут я вновь увидел человека, который, как я полагал вчера вечером, оказал мне по жизни неоценимую услугу, а на самом-то деле всего лишь помог судьбе настучать мне как следует в бубен. Слава богу, Стефан вошел со мною вместе, а то мы чуть было не испортили к чертям репутацию отеля. Консьерж подошел ко мне с видом доброго дядюшки и, как обычно, пригласил меня присесть за продолговатый журнальный столик.

— Синьор желает остановиться в нашем отеле или вы просто заехали за автомобилем? Из-за него переполошился весь наш персонал.

— То есть?

— Мы думали, что вы на нем уедете, а вы убежали. К счастью, швейцарский номер вашего автомобиля я помнил, он был у нас зарегистрирован, вы ведь к нам