Виновный - Лайза Баллантайн

Дэниел помедлил на пороге, прежде чем повернуть ручку. Сердце у него бешено колотилось, и он прикусил губу. Никакого жаркого не будет. Но он все еще думал о том, как она распахнет дверь и обнимет его. Может быть, у нее там нет парня. Может быть, ее дружки не ошиваются поблизости. Может быть, она сейчас не колется. Может быть, она поджарит ему тостов и они вместе усядутся на диван смотреть «Суд Короны».[14]У него странно горело в груди. Он затаил дыхание.

Решившись, Дэниел шагнул в коридор, оттуда запахло сыростью и гарью. Он пытался разглядеть что-нибудь в гостиной, но там было черным-черно. Он не стал ее звать. Прошел дальше. Кухни не было. Он приложил руку к стене и посмотрел на испачканную сажей ладонь. Воздух был еще пропитан дымом, настойчиво лезшим в гортань. Диван в комнате выгорел до пружин. Дэниел пробрался на второй этаж. Под ногами хлюпала вода в ковре, перила обуглились. Ванна с раковиной были покрыты копотью. В одной из спален стоял шифоньер с разбитой зеркальной дверью, которую Дэниелу удалось немного сдвинуть. Там висела ее одежда, не тронутая огнем. Он проскользнул внутрь и прижался лицом к ее платьям. Потом медленно осел и, уткнувшись лбом в колени, замер посреди ее туфель и босоножек.

Он не знал, сколько времени просидел в шкафу, когда на лестнице послышались шаги. Кто-то ходил по комнатам и кричал:

— Здесь кто-нибудь есть?

Дэниелу хотелось выяснить, куда делась его мать, но, когда он вышел в коридор, какой-то мужчина схватил его за воротник и прижал к стене. Он был ненамного выше Дэниела, одет в белую спортивную майку. Соленый запах его пота перебивал гарь. Мужчина навалился на Дэниела животом:

— Ты какого черта тут делаешь? А ну проваливай отсюда.

— Где моя мама?

— Твоя мама? А она кто?

— Она здесь жила, вон ее одежда.

— Тут наркоманы все спалили. Под кайфом были все до единого. Даже не поняли, что пожар. Пожарных пришлось мне вызывать. Вся улица могла вспыхнуть.

— А что с моей мамой?

— Про твою маму ничего не знаю. Их вынесли на носилках, скорее всего, они были еще под кайфом, черт их дери. Один сгорел дотла. Мерзкое зрелище. Не знаю, кто это был, мужик или баба.

Дэниел вывернулся и рванул вниз по лестнице. Мужчина что-то закричал ему вслед, а он расплакался, поскользнулся и упал со ступенек. Ободрал руку, но почти ничего не почувствовал, поднялся и выскочил за дверь, на траву, запнувшись за дорожный конус. Ноги глухо стучали по тротуару. Дэниел не знал, куда бежит, но бежал изо всех сил. Его ранец где-то потерялся — в шкафу или на лестнице, и без его веса на плечах он чувствовал себя легким и быстрым. Он мчался вниз по Понтленд-роуд.

Когда к нему подошла женщина-полицейский, уже совсем стемнело, и он сидел на обочине Уэст-роуд. Он даже не взглянул на нее, но, когда она сказала ему идти за ней, он пошел, потому что смертельно устал. В участке позвонили его социальному работнику Трише, и она отвезла его обратно в дом Минни.

Они приехали в Брамптон в одиннадцатом часу вечера. В городе было очень темно, зелень полей под ночным небом превратилась в чернила. Глаза у Дэниела слипались, и он старался держать их открытыми, глядя в окно. Триша говорила с ним о побегах и о борстале,[15]куда он отправится, если не сможет усидеть на месте. Она объясняла, но он даже не смотрел в ее сторону. От запаха ее духов у него болели нос и голова.

Минни стояла на пороге, плотно запахнув кофту. Когда Дэниел вылез из машины, к нему подбежал Блиц. Минни протянула навстречу руки, но он увернулся и вошел в дом. Овчарка последовала за ним. Дэниел сел на нижнюю ступеньку лестницы, дожидаясь, пока войдут женщины, и принялся играть с собачьими ушами, похожими на лоскуты бархата. Блиц улегся на спину, подставляя Дэниелу живот, и, несмотря на усталость, мальчик опустился на колени и почесал его. Белая шерсть на собачьем пузе была вся в грязи со двора.

Триша с Минни шептались за дверью: «Школа. Мать. Полиция. Пожар. Решение». Как Дэниел ни напрягал слух, ему удалось расслышать только эти слова. Он спрашивал о своей матери полицейских и социального работника. Полицейские палец о палец не ударили, чтобы что-нибудь выяснить, а Триша по пути в Брамптон ответила, что разузнает, что случилось, и, если будут новости, сообщит Минни.

— Почему ей, почему просто не сказать мне? — прокричал Дэниел.

— Если ты не будешь вести себя как положено, на следующий год отправишься в приют и до восемнадцати лет уже никуда не денешься.

Минни закрыла дверь и встала перед ним, уперев руки в бока.

— Что? — огрызнулся Дэниел.

— Ну и видок! День тяжелый был, не иначе. Давай я наберу тебе ванну.

Он думал, что она захочет сказать что-то еще. Готовился к суровой отповеди. Войдя в ванную комнату, сел на крышку унитаза, пока Минни взбивала пену. Зеркало запотело, и воздух запах чистотой.

Минни взяла полотенце для лица и намочила его в горячей воде.

— Нос у тебя прямо всмятку. Дай я смою кровь, прежде чем ты залезешь в ванну. Поздновато, конечно, но мы приложим лед. Мы же не хотим, чтобы твой нос стал кривым, как у боксера? Ты же такой симпатичный парень, это тебе не пойдет.

Дэниел позволил ей заняться его носом. Она прикасалась осторожно, смывая запекшиеся корочки, и от полотенца было тепло.

— Болит, лапушка?

— Не особо.

— У тебя храброе сердце.

Она наклонилась к нему, и он почувствовал в ее дыхании запах джина. Закончив, она провела рукой по его волосам и задержала ладонь на щеке.

— Хочешь мне рассказать?

Он пожал плечами.

— Ты думал найти маму?

— Ее там не было, — сказал он сорвавшимся голосом.

Минни осторожно притянула его к себе, и он почувствовал щекой грубую шерсть ее кофты. Он снова расплакался, хотя и не знал почему.

— Правильно, — она гладила его по спине. — Лучше не держать все в себе. Триша скажет мне, если о твоей маме что-нибудь выяснится. У тебя все будет хорошо. Знаю, тебе не верится, но я сразу поняла, что ты особенный мальчик, как только тебя увидела. Ты сильный и умный. Детство — это не навсегда. Что бы тебе ни говорили, быть взрослым намного лучше. Ты будешь сам решать, где хочешь жить и с кем, и у тебя все будет отлично.

В ванной все было влажным от пара. Дэниел очень устал. Он плакал, положив голову к Минни на живот и обхватив ее за бедра. Сомкнуть руки у нее за спиной не удалось, но ему стало так хорошо, когда он прильнул к ней, поднимаясь и опускаясь в такт ее дыханию.