Кокаиновые ночи - Джеймс Грэм Баллард

– А Фрэнк мог иметь зуб на Холлингеров? – спросил я его.– Зачем ему было поджигать их дом?

– Нет. Холлингер был совершенно безвредным старикашкой. Он и мне самому не очень-то нравился. Из-за таких, как он и Алиса, у Британии больше нет киноиндустрии. Они были богатыми, симпатичными дилетантами. Никто не желал им зла.

– Но кто-то пожелал. Почему?

– Чарльз… Все могло произойти случайно. Возможно, они переусердствовали с микроволновой печью, решив, что их ужасных канапе на всех не хватит. Случайная искра – и весь особняк вспыхнул, как стог сена. Потом Фрэнк, по какой-то роковой причине, известной ему одному, решил сыграть в Йозефа К.– Кроуфорд понизил голос, словно испугавшись, что его могут подслушать мертвецы на кладбище.– Когда я познакомился с Фрэнком, он много говорил о вашей матери. Его не оставляла мысль, что она покончила с собой из-за него.

– Нет. Мы были еще слишком малы. Тогда мы даже не могли понять, почему она решила покончить с собой.

Кроуфорд стряхнул пыль с рук, словно с облегчением снимал с нас обвинение в заговоре.

– Я знаю, Чарльз. И все же, какое наслаждение признаться в преступлении, которого ты не совершал…

Из ворот католического кладбища выехала машина. Она повернула в нашу сторону, намереваясь проехать мимо. За рулем была Пола Гамильтон, рядом с ней сидел Дэвид Хеннесси. Он помахал нам рукой, но доктор Гамильтон упорно смотрела перед собой, прикладывая к глазам бумажный платок.

– Она расстроена, – заметил я, вздрогнув от внезапного скрежета тормозов.– Что она делала на католическом кладбище?

– Она навещает там старого дружка. Коллегу-доктора из той же клиники.

– В самом деле? Странное свидание, в каком-то смысле даже жутковатое.

– Поле не остается ничего иного, – он лежит под надгробным камнем. Умер год назад от одной из этих новых малярий, которую подхватил на Яве.

– Не повезло… Она общалась с Холлингерами?

– Только с их племянницей и с Биби Янсен.– Кроуфорд заглянул за калитку на протестантское кладбище, где могильщики грузили свои лопаты на тележку.– Жаль Биби. Но все-таки… Пола вам понравится. Типичная женщина-врач, внешне спокойная и деятельная, но на самом деле очень не уверенная в себе.

– А этот психиатр, доктор Сэнджер? Похоже, все были недовольны, когда он пришел.

– Он сомнительный тип… хотя по-своему интересный. Он из тех психиатров, которые очень любят создавать вокруг себя маленькие menages[22].

– Menages из ранимых молодых женщин?

– Вот именно. Ему доставляет удовольствие разыгрывать перед ними Свенгали[23]. У него дом в Эстрелья-де-Мар. Кроме того, он владеет несколькими бунгало в жилом комплексе «Костасоль».– Кроуфорд указал на громадное поселение с виллами и многоквартирными домами в миле к западу от полуострова.– Никто толком не знает, что там происходит, но, похоже, они весело проводят время.

Я помолчал, ожидая, пока могильщики протолкнут тележку через калитку кладбища. Колесо застряло в каменном желобе, и одна лопата упала на землю. Кроуфорд с готовностью направился к ним и помог рабочим, потом стал задумчиво смотреть вслед удалявшейся тележке, ободья колес которой загрохотали по тротуару. В своем черном костюме и солнцезащитных очках он казался капризным и раздражительным игроком, столкнувшимся с быстрой подачей и знающим, что этот мяч ему не отбить. Мне казалось, что только он, Андерсон и доктор Сэнджер по-настоящему скорбели о смерти девушки.

– Мне жаль Биби Янсен, – сказал я, когда он вернулся к машине.– Я вижу, ее смерть для вас – тяжелая утрата.

– Пожалуй. Ранним смертям не найти оправдания.

– А почему другие, например миссис Шенд, Хеннесси, сестры Кесуик, вообще взяли на себя труд пойти на похороны горничной-шведки?

– Чарльз, вы не знали ее. Биби была больше чем просто служанка.

– Пусть даже так. А если пожар был попыткой самоубийства?

– Холлингеров? В день рождения королевы? – Кроуфорд рассмеялся, радуясь возможности развеять мрачное настроение.– Их бы посмертно лишили орденов Британской империи второй степени.

– А Биби? Полагаю, она какое-то время была увлечена Сэнджером. Возможно, у Холлингеров она чувствовала себя несчастной.

Кроуфорд отрицательно покачал головой, восторгаясь моей изобретательностью.

– Не думаю. Ей там нравилось. Пола отучила ее от всех наркотиков, которые она принимала.

– И все же, кто знает? Вдруг у нее произошел какой-то истерический срыв?

– Да хватит вам, Чарльз.– Немного повеселев, Кроуфорд взял меня за руку.– Не обманывайте себя. Женщины никогда не впадают в такую истерику. По своему опыту я знаю, что они смотрят на мир совершенно трезво, без иллюзий. Мы, мужчины, намного более эмоциональны.

– Что же мне делать? – Я открыл дверцу «рено» и играл ключами.– Мне нужна любая помощь. Мы не можем просто оставить Фрэнка гнить в тюрьме. По оценке адвоката, он получит по крайней мере лет тридцать.

– Адвоката? Сеньора Данвилы? Он думает только о своих гонорарах. Все эти апелляции…

Кроуфорд открыл дверь машины и поманил меня на водительское сиденье. Он снял солнцезащитные очки и смотрел на меня дружеским, но каким-то отрешенным взглядом.

– Чарльз, вы ничего не сможете сделать. Фрэнк примет решение сам. Он, возможно, разыгрывает эндшпиль, но сейчас еще только начало этюда, а на доске есть еще шестьдесят три клетки…

Вдоль шоссе располагались пенсионерские пуэбло, безжизненные, давно уснувшие и погруженные в вечный, нескончаемый сон под солнцем. Этим поселениям не суждено было пробудиться никогда. Всякий раз, когда я ехал по побережью в Марбелью, у меня возникало ощущение, что я попал в некий таинственный мир, доступный пониманию невропатолога, но никак не автора туристических рекламных проспектов. Белые фасады вилл и многоквартирных домов казались застывшими, материализовавшимися глыбами времени. Здесь, на Коста-дель-Соль, ничего никогда не произойдет, обитатели пуэбло уже превратились в призраков.

Эта медлительность, наводившая на мысль о нетающих полярных льдах, каким-то образом сказывалась на моих попытках освободить Фрэнка из тюрьмы Сарсуэлья. Через три дня после похорон Биби Янсен я выехал из отеля в Лос-Монтеросе, чтобы привезти в Марбелью чемодан со свежей одеждой для Фрэнка. Этим утром он должен был появиться в суде. Я упаковал чемодан в его квартире в клубе «Наутико» после тщательных поисков в платяном шкафу. Там были рубашки в полоску, темные туфли и строгий костюм, но все эти лежащие на постели вещи казались маскарадным нарядом, который Фрэнк только что сбросил. Я рылся по ящикам, перебирал и отвергал галстуки, но никак не мог выбрать. Реальный и еще более неуловимый Фрэнк, казалось, окончательно повернулся спиной и к этой квартире, и к ее пыльному прошлому.