Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

— Вериатель, я хотел тебе сказать кое-что… — Он начал поправлять лямки плетеного короба, собираясь с духом. — В общем, я завтра пойду просить руку Линайи у ее отца. Вот…

Вериатель подняла брови, уперев руки в бока. Затем она задумчиво вытянула губы трубочкой и вдруг протянула ему руку: мол, забирай — рука твоя. Оцепенев на мгновение, Уильям тут же громко рассмеялся.

— Ах, Вериатель, Вериатель… Просить руку — это не означает забрать руку! Это просьба провести вместе остаток жизни, делить пополам радости и невзгоды, породниться и произвести на свет потомство. Я буду любить Линайю всю свою жизнь и она родит мне детей!

На это Вериатель лишь потрясла головой с вечно мокрыми волосами, затем прикрыла рот рукой, беззвучно смеясь. Казалось, ее что-то сильно позабавило в этих словах. Наконец она прыгнула прямо перед парнем, взяла его руку и приложила к своему животу. Не успел ошарашенный Уилл вымолвить хоть слово, как демоница расхохоталась, отбежала и, войдя в воду, исчезла. Так и простоял Уилл на месте еще пару минут, вглядываясь в реку. Страшное подозрение закралось в его голову, но он отринул его, решив, что обязательно все выпытает завтра.

Уже на подходе к дому он перестал думать о шинозе, незнакомце с Юга или Линайе, а вспоминал о том страшном и одновременно волнительном дне на берегу Сонного озера.

«Какой необычный сегодня день, — удивлялся он. — Как-то все закрутилось, что в один день я решил, что пойду свататься прямо завтра, и чудесную шинозу выменял у такого же чудного старика, и Вериатель себя так странно повела. Необычные встречи…»

* * *

Еще не начали петь мацурки, а Уилл уже подходил к дому. Южный ветер принес с собой долгожданное тепло, сосны вокруг деревни тихо шумели, словно переговариваясь. В поселении сегодня было немноголюдно: большинство осталось в Вардах у родственников по случаю праздника.

Уилл постучал в дверь дома. Через минуту ему открыла матушка Нанетта и выглянула наружу.

— Ох, сынок, я уж думала, вы в городе заночуете. А Малик там остался все-таки?

— Да, завтра протрезвеет и вернется.

Уилл вошел в дом и тотчас почувствовал аромат жареной рыбы. Сбросив с плеч тяжелую корзину, он сразу положил мешок с шинозой в противоположный от пылающего очага угол. Затем выжидательно поглядел на жену брата, но та даже не удосужилась поздороваться — только обошла его по кругу, чтобы тут же залезть в корзину и осмотреть покупки.

— Матушка, — предупредил он. — Тут в мешке очень опасный порошок. Я займусь им после ужина, а пока что обходите его стороной. И ни в коем случае не подносите огонь.

— Хорошо. Жаль, что Малик остался в городе — такая вкусная рыба получилась. — Нанетта стала накрывать на стол. — Ох, и мацурки запели. Как вовремя ты вернулся!

Семья собралась за столом. Взявшись за руки, Шароша и Нанетта стали шептать молитвы Ямесу. В это время Уильям молча наворачивал рыбу, заедая ее дольками молодой репы. Он все думал о том, что пыталась сказать ему Вериатель сегодня. Думал он и о завтрашнем дне, когда пойдет к купцу Осгоду и будет просить руки его дочери.

Когда женщины закончили молитву и приступили к трапезе, он вспомнил о визите к старой травнице и сообщил, что сбор будет готов к полнолунию. На это матушка Нанетта одобрительно кивнула. Затем, уже под конец ужина, доедая гольричку, она сказала, что в деревню сегодня пришли Лина с братом Элиотом — их тетушка Маргари захворала.

Только Уильям захотел было признаться матери в том, что завтра пойдет просить руки милой Лины, как в дверь неожиданно постучали. Тяжело поднявшись и прокашлявшись, Нанетта пошла открывать.

За порогом стоял вождь Кадин, и выглядел он обеспокоенным.

— Нанетта, у тебя еще есть травы, которыми ты лечила лихорадку Малика?

— Да. Что случилось?

— У Маргари сильный жар. Линайя обтирает ее ключевой водой, отвар из златовика дает, но лучше не становится. Возможно твой сбор ей поможет?

Нанетта кивнула и заторопилась к столу. Через пару минут она вернулась с перевязью сухих трав, на ходу накидывая на себя старую шаль.

— Давай-ка я схожу с тобой, Кадин. Эти травы нужно заваривать по-особому и давать отвар верными порциями.

И они оба покинули дом.

На улице давно стемнело и похолодало. Прячась за высокими соснами, обступившими деревеньку, что войско, в небе висела бледная луна. Уильям и Шароша остались в доме вдвоем. Пока Шароша складывала грязную глиняную посуду в таз, чтобы утром вымыть в ручье, Уилл сидел подле очага. В руках у него была «Алхимия», раскрытая на главе о шинозе, о которой он и читал, дабы освежить воспоминания. Время от времени он бросал любопытные взгляды на мешок, стоявший в углу, как бы раздумывая, как лучше применить этот порошок.

Прошло много времени. Уилл успел перечитать главу о шинозе. Успел он обдумать и разговор с суровым отцом Линайи, которого боялся весь городок. Но матушки Нанетты все не было. Тогда Уилл, заволновавшись, поднялся от очага и полез на чердак, чтобы взять заготовку для факела. Затем поджег ее в очаге.

— Матушка задерживается. Пойду узнаю, в чем там дело, — сказал он.

Ответом ему стала лишь тишина, потому что внимание Шароши было приковано к купленным льняным и шерстяным тканям: красным, зеленым и белым. Их она принялась увлеченно перебирать, щупать, сидя в любимом кресле мужа и мечтая о рождении ребенка.

Уильям вышел на улицу.

* * *

Погода была ясной, воздух — свежим, чистым, отчего дышалось очень хорошо. Среди черных сосен виднелись бледно-желтые мацурки, напоминающие по отдельности точки, а вместе — одеяло. И вот это одеяло из светлячков колыхалось то вниз, то вверх, а Уилл зачарованно приостановился на миг, чтобы полюбоваться красотой тихой весенней ночи.

Но тишину этой весенней ночи разорвал истошный вопль.

Вздрогнув, Уилл со всех ног понесся в сторону крика. Он завернул за угол домика лесоруба Парта, выбежал на площадь, где его глазам предстало жуткое зрелище. Посреди площади корчилась в луже крови матушка Нанетта. Она безуспешно пыталась, вопя, отбиться одной рукой от вурдалака, лупила его, но ничего поделать не могла. Вурдалак же сомкнул челюсти вокруг другой ее руки и, ворочая большой лохматой головой, на которой блестели чернотой глазища, неумолимо тащил ее в сторону леса.

Уилл кинулся к матери. Он сделал это, не думая, не соображая, желая лишь защитить семью. Таков уж он был. Заметив его, вурдалак разжал челюсти. С глухим рычанием он склонил к земле свою большую голову, приготовился к нападению. Но перед этим факел успел описать дугу и ударил его по морде. Посыпались искры. Воздух наполнил запах паленой шерсти, а вурдалак, то ли заскулив, то ли завизжав, отпрыгнул прочь.

— Пошел вон! — заорал Уилл. Он размахивал горящим факелом, встав между матерью и вурдалаком.

Повсюду захлопали двери и ставни. На улицу выбегали встревоженные полураздетые мужчины, пока из проемов домов в ужасе выглядывали женщины и дети.