Самоубийство по заказу - Фридрих Незнанский

И приходил к выводу, что, скорее всего, виновато разгильдяйство, то есть обычное российское отношение к собственному бытию: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». И вот грянул. А креститься разучились. Или еще не научились заново. И растерялись. Но, по идее, русский мужик только запрягает медленно, если барин не прикажет или не устроит на конюшне показательную порку, а поедет-то он всегда быстро. Значит, жди с минуты на минуту гневного оклика сверху, и машина тут же закрутится. Причем так, что успевай только следить, чтоб не полетели «клапана и вкладыши».

Александр Борисович не ставил свою работу в зависимость от того, нароют что-нибудь армейские спецы. Ему и собственного Макса было на первый случай вполне достаточно. А Макс не любил, когда его погоняли, он сам все знал и умел, поэтому и за этот участок Турецкий был спокоен. Оставались частности, в которых ясность пока не просматривалась. Серьезные, между прочим, частности.

Во-первых, сильные сомнения у него оставались по поводу авторства письма. Все никак не выходил из головы его же собственный разговор с Костей в его кабинете накануне. Александр перечислил несколько пунктов – что-то около восьми, по которым у него возникали сомнения в авторе при первом чтении. И он продолжал думать на эту тему. А утром, решив себя проверить, перед уходом из дома оставил на столе распечатку письма. Ирина возвратится после своего пробега по магазинам, правильнее, наверное, сказать – по шопам, – шопинг же! – и обязательно сунет нос в этот документ. Ну, и тут же в ней проснется здоровый интерес – это бесспорно. Разговор мужа с Костей она, естественно, слышала и знает, о чем речь, Александр, кажется, и сам ей что-то говорил. Следовательно, когда муж вернется домой, супруга, облеченная некоторыми знаниями в криминалистике и психологии, наверняка будет уже готова к предметному разговору. А то она обижается, что ее Шурик не дает ей возможности проявить себя в розыскной деятельности. Вот и проявляй!

Во-вторых, тот же Макс, как бы походя, подкинул идейку насчет командировки. Ну, конечно, воинская часть, откуда пришло письмо, может быть расположена, где угодно. И ехать наверняка придется. Значит, для полного душевного спокойствия надо бы Ирку все-таки отправить с Костиной Лелей куда-нибудь отдохнуть. Конечно, будет немедленно высказан официальный протест, но пережить такую конфронтацию нетрудно. Правильнее всего поручить миссию по уговорам самому Косте.

Далее, надо установить постоянный деловой, чисто рабочий контакт с солдатскими мамашами.

Почему-то вместе с этой мыслью возникла другая, несколько, прямо сказать, посторонняя, хотя и имеющая непосредственное отношение к первой: а, между прочим, среди активных солдатских матерей, «кучкующихся» вокруг комитетов, – у них же в каждой губернии теперь имеются свои региональные отделения, – значит, надо полагать, есть и очень интересные экземпляры этой особой женской команды. А иной солдатской матери еще и сорока не исполнилось. Зато энергии – как в горячей и необузданной юности! Так что… Ох, Турецкий! Ты неисправим… О другом думай! О том, что с Иркой в кои-то веки контакт, наконец, достигнут. И порядок в семье восстановлен. Ну, и соответственно… полегче, полегче…

Так вот, третий вопрос – это конкретно Союз комитетов солдатских матерей России. Дамы там будут, пожалуй, посерьезнее военного прокурора, с ними приятной беседой не обойдешься, они будут требовать, чтобы ты играл только в их игры, и ни в какие другие. И если станут тебя проверять, – а они и не преминут, поскольку давно уже никому не верят, – одними обещаниями от них не отделаешься.

А, с другой-то стороны, кто кому нужен? Они чего требуют? Расследования! Вот и пусть, – как обычно говорят: «Из собственной шкуры вылез»? – ну да, вот и пусть вылезают, а мы посмотрим, как они выглядят а-ля натурель. Если действительно хотят помощи, а не очередной крикливой и бестолковой кампании для прессы.

Поймал себя на том, что стал вроде бы цитировать и Костю, и этого Федоровского, доверяясь их мнению, хотя самому ни разу еще всерьез не приходилось выходить на контакт с Комитетом солдатских матерей. Неужели на поводу у обывательской точки зрения пошел? Это нехорошо… А, в общем, взаимопонимание и доверие должны быть установлены обязательно. Это – кроме шуток.

Ну, и последний, – какой он там по счету пункт? – это Паромщиков. Если у них с самого начала установятся, как когда-то, нормальные рабочие отношения, добровольно портить их, объезжая «важняка» на кривой козе, Турецкий не собирался. Другое дело, если некоторые выводы, касающиеся отдельных частностей, могут стать разными, так это – не трагично. Можно и договориться, и понять друг друга.

Итак, что на повестке? Комитет или помощ-ница?

Размышлял недолго: перевесила помощница. Ибо от нее не только в данный момент, но, возможно, и в ближайшем будущем, в гораздо большей степени может зависеть успех расследования.

Почему именно от нее? Так эта материя тонкая, только настоящий специалист и поймет. Дело-то ведь у нас – прежде всего. А там, где воображение подсказывает, что девушка, непосредственно относящаяся к этому делу, еще и красивая, вообще, не о чем спорить. Прямая же взаимозависимость…

По правде говоря, девушка может быть и не очень красивой, но тогда необходимо ей просто доказать, что она ошибается, и тогда ты тем более – в дамках…

Если бы душевное состояние человека можно было точно определить с помощью нормального термометра, который ставят больным под мышки, то, окажись такой в настоящий момент у Турецкого там, под этим делом, ртутный столбик немедленно рванул бы вверх, до упора.

Ну… уже сказано о том, что военная форма, как и любая, сшитая по фигуре, форма вообще, сразу предопределяет явное и поголовное предпочтение зрителей-мужчин к ее «носительнице», – выразимся так.

На этой девушке форма с погонами сидела так, будто она прямо так и родилась в ней.

Турецкий вежливо назвал свою фамилию, и когда девушка почему-то вдруг встала, он едва слышно охнул. Вероятно, охнул бы и громче, если бы в маленьком «предбанничке» они оказались вдвоем. Но перед нею на стуле сидел какой-то хмурый майор и неохотно отвечал на незначительные, видимо, чисто формальные вопросы девушки, то есть, пардон, лейтенанта юстиции, которые она заносила в протокольный лист. Чтобы не травмировать самолюбие младшего юриста Алевтины Григорьевны, Александр Борисович предположил, что ему, наверное, удобнее подождать в коридоре, пока она не освободится.

Но помощница следователя сказала, что они уже заканчивают. Александр Борисович перенес стул от стенки к окну и сел сбоку от девушки, чтобы видеть ее всю, от изящной туфельки на шикарной, очень грамотно оголенной ножке до тяжелой связки рыже-золотых волос, схваченных такими специальными пружинными грабельками, как он называл это приспособление для удержания причесок. У Ирки было похожее, но только дорогое, из черепахового панциря. В свое время из Штатов привез. А этот краб, похоже, пластмассовый. Ну, и что? Подумалось, что Грязнов, окажись тот сейчас на его, Санином, месте, упал бы в обморок. Сердце этого когда-то рыжего человека начинало судорожно колотиться и бухать, подобно большому барабану, уже при одном только намеке на рыжую красавицу.