Рунные витражи - Марина Ясинская

Я шел по заполненному туманом и снегом городу. Кровь стекала по руке и оставляла красный след на земле. В голове пульсировали болью строки баллады горцев: «Чьей кровию меч ты свой так обагрил? Эдвард, Эдвард? Чьей кровию меч ты свой так обагрил?» Казалось, что меня преследует смех нищего. Револьвер, на котором выгравирован мой девиз «Всегда есть время дать ответ!», остался на месте убийства, я заставил себя вернуться и подобрал оружие, прижимая к груди левой рукой. Правая безжизненно свисала вдоль тела. Как я теперь буду стрелять? Безмолвный слуга все так же неподвижно стоял в конце подворотни и смотрел на мертвого хозяина.

«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»

Я упал, выпачкавшись в грязном снегу, поднялся и, держась рукой за стену, побрел дальше. Из-за угла здания Судейства на Семнадцатой стрит выбежала моя жена, бросилась ко мне, и я не знал – хочет она обнять или ударить. Но Эллис не сделала ни того, ни другого. Она остановилась в нескольких шагах от меня и поправила белокурый локон, спадающий ей на щеку.

– Где Адриан? – спросила у меня. Голос был поразительно спокойным, но в его глубине скрывался крик отчаянья.

– Я убил твоего любовника.

Голова закружилась, и я сел, опершись спиной о холодную кирпичную стену.

«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»

Эллис прошла мимо, как кукла или силлвант, по следу из красных капель, туда, где лежал Адриан. Уже через несколько минут я услышал за спиной ее суетливые шаги. Оглянулся и увидел Эллис, держащую обеими руками направленный на меня кили.

– Эллис, нет!

Она всё не стреляла, но я чувствовал, даже видел, как ее палец постепенно давит на спусковой крючок.

– Эллис, не надо!

Раздался выстрел. Эллис покачнулась и выронила пистолет. Потом схватилась за рану в груди и опустилась на снег. Я с удивлением посмотрел на дымящийся револьвер в левой руке. «Всегда есть время дать ответ!»

– Нет!!!

Я с отвращением отшвырнул оружие, бросился к Эллис, поднял ее неподвижную голову. На лицо моей жены опускались холодные снежинки.

* * *

Волны ударяли о старую древесину. За бортом лорчи[1] бесновался шторм, хотя в здешних широтах это считалось еще сносной погодой. Не так давно судно, заполненное пассажирами, как бочка в рыбной лавке соленой треской, миновало эстуарий и вышло из Темзы, отправившись в каботажное плаванье. «Что, сухопутные крысы, вам несказанно повезло, – не говорил, а по-обычному рычал капитан Дженсон, настолько заросший, что борода делала его похожим на черного лохматого пса. Из копны волос торчали лишь красный нос и курительная трубка, источающая смрадный дым. – Я вас довезу до Китая, двадцать морских ежей вам в кишки». Капитан хотел выглядеть матерым морским волком, но акцент выдавал в нем прожженного кокни.

«Беги, Эд, – мой кузен служил в полиции и успел предупредить меня об опасности. – Беги из Лондона».

Пароходы с каютами первого класса для меня теперь были закрыты – бобби и агенты Скотланд-Ярда схватят при первой возможности. Меня искали за убийство жены, и не хотелось, чтобы Калкрафт-Вешатель на сей раз получил свою добычу. Оставалось надеяться на таких проходимцев, как капитан Дженсон. Я слышал, как он отчаянно спорил на каждом шлюзе, давая взятки.

«Чертовски дорого вы мне обходитесь, надо бы содрать с вас побольше», – плевался он слюной вперемешку с табаком, когда спускался к нам в трюм.

Мы вышли из Темзы два дня назад. А сейчас в душном трюме, пропахшем грязным бельем, царила непривычная тишина, я слышал плеск волн, скрип обшивки и свое дыхание. Где-то пищали крысы. Куда подевались все пассажиры? Вот здесь, рядом с моей койкой, ютились молодая мамаша с пятилетней дочуркой. Возможно, именно такая же малышка – светловолосая с огромными наивными глазами – могла бы быть у нас с Эллис, если бы на том балу она не познакомилась с Адрианом, и впоследствии я не спустил бы курок. Теперь Эллис мертва, моя рука искалечена, а я бегу от правосудия, но не могу убежать от самого себя.

Несколько дней назад к мамаше приставал Наваха, вокруг которого сгрудились головорезы и ворье всех мастей. Я видел, как она молча вырывалась из его объятий, пытаясь выползти из-под грузного тела. Она вообще была молчаливой, как и ее дочка. Я схватил Наваху за шиворот и оттащил в сторону. Тогда он ударил меня в живот так, что я сложился пополам.

«Что, Клешня, жить расхотелось?»

Но жить расхотелось самому Навахе, потому что я убил его следующей ночью. Главное было дождаться своего часа. В полной темноте я воткнул нож ему под ребра, зажимая рот искалеченной рукой, пока жизнь не покинула его тело. Никто не опознал мой армейский нож. Никто не нашел на мне следов крови, и тело Навахи отправили за борт.

«Спасибо, – тихо сказала мамаша потом, когда плюющийся слюной и табаком капитан в сопровождении нескольких матросов покинул трюм. – Вы хороший человек».

Она ведь не знала, отчего я бегу. А я не знал, отчего бежит она. Сейчас ее койка пустовала. На полу валялась вырезанная из дерева детская игрушка.

Или куда пропал Поэт? Все звали его только по прозвищу. Этот худющий молодой человек – про подобных говорят «кожа да кости» – нацепив на длинный нос круглые очки, постоянно носился с томиком стихов Шекспира и путался у всех под ногами. Я поднял с пола раздавленные очки.

Куда все исчезли? Я добрел в темноте до лестницы, ведущей к закрытому люку. Аорча, имеющая громкое название «Королева Луизанна», шаталась под ногами. Я взобрался по лестнице и раскрыл люк, впуская в трюм соленые брызги и свежий ветер. Снаружи бурлили волны. Одна из мачт была сломана, на второй трепетали обрывки парусов. Спасательные шлюпки отсутствовали, и на палубе оставался я один.

У меня появилось стойкое чувство, что это уже когда-то случалось и я нахожусь в повторяющемся кошмаре. Вспомнились паника на корабле, когда пассажиры дрались за места в двух маленьких шлюпках. Давка, крики и детский плач. Я прикоснулся к натянутому вдоль борта лееру. «Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!» Дженсон был уже без своей трубки – она раздавлена о палубу десятками ног. «За борт капитана!»

Я разглядывал пустую палубу, ранее заполненную ревущей толпой, среди которой была мамаша с ребенком. Выжили ли они? Попал ли я на шлюпку? Не помню. Картины прошлого приходилось выхватывать из вязкого тумана воспоминаний. Моих, чужих, навязанных? Где я?

«Это сон», – раздался чей-то голос, и я резко обернулся.

Она шла от кормы по направлению ко мне, и капли морской воды оседали на ее светлых одеждах.

– Эллис? – сказал я. – Но этого не может быть! Ты мертва!

На ее груди расцветало красное пятно. Я отшатнулся к леерам. По другую сторону борта ревела пучина. Мертвая Эллис приближалась, я смотрел на нее, и меня охватывало чувство нереальности.