Она моя - Елена Тодорова

Замахиваюсь еще раз. В этот раз хочется размазать его гнев. Вытрясти все. Пусть взорвется и меня разнесет. Плевать уже.

Однако едва кожа оживает жжением, Таир с грубыми матами ловит мою кисть. Переплетая наши пальцы, так крепко сжимает, что в какой-то момент кажется, переломит мне все косточки. Со стоном пытаюсь выдернуть, но он не отпускает, а зачем-то прижимает к своей опаленной ударами щеке.

— Пусти… Не хочу я к тебе прикасаться… — и так всем тело его ощущаю. Не только внешне, внутри все горит и одуряюще пульсирует, как ни отторгаю я эти ощущения. — Пусти, сказала! Ты мне противен! Ненавижу тебя!

— Закрой рот, Катенька, — цедит Тарский с приглушенным скрежетом, как будто сквозь зубы.

— И не подумаю, — выдергиваю, наконец, руку. В процессе едва ли не покалечиться приходится, пока он ее отпускает. — Не замолчу!

— Катерина! — в этот раз одергивает свирепым ревом. Припечатывая к дереву, разъяренно лупит ладонями ствол по бокам от моего лица.

Чувствую, как на подъеме вибрирует и гремит его грудь. И сама, словно в предсмертной агонии, трястись начинаю. Однако и это меня не останавливает. Напротив, придает какого-то отчаяния. Вижу, что Таир на грани взрыва, и подношу к искрящему фитилю спичку.

— Тебе было хорошо? Тебе понравилось? — в глаза смотрю, но по голосу понятно, какую боль мне самой причиняют эти вопросы. Вырываю из груди с мясом и кровью. — Скажи…

— Катя, блядь… Не спрашивай, — рявкает охрипшим от переполняющих эмоций голосом.

— Скажи!

Вместо этого замолкает. Тяжело дыша, выдерживает затяжную паузу. А я ведь уже знаю, что ничего хорошего после этого не последует.

— Ты сама все видела, — очень спокойно, без особых эмоций, однако все еще сипловато выдает он.

Конечно, видела… Но это не тот ответ, на который я рассчитывала. Надеялась, что Таир как-то обесценит произошедшее и свое более чем очевидное удовольствие.

Несвойственно долго молчу. И Тарскому едва ли не впервые приходится забивать образовавшуюся между нами пропасть. Хотя нет, конечно, это мне только кажется, что он что-то там забивает. На самом деле он целенаправленно меня добивает:

— Только ты, мать твою, Катенька, способна бежать среди ночи в лес. Только ты, блядь, способна вести переговоры с наступающей волчьей стаей. Только ты, сука, способна нападать, наперед зная, что не выдержишь сдачу. Только ты, черт тебя подери, способна задавать глупые и абсолютно неуместные вопросы, а после обижаться на правду.

Я продолжаю молчать. У меня не осталось слов. Прикрывая глаза, просто жду, когда Таир отойдет. И он отходит. Наклоняясь, подбирает с земли пистолет и, не оглядываясь, шагает обратно в сторону дороги. Я покорно плетусь следом, ощущая себя еще более несчастной и разрушенной, чем до этого марш-броска. Кроме того, сейчас я чувствую себя еще и очень глупой.

Как бы горько ни было это признавать, Тарский прав. По всем пунктам.

Час спустя стою в душе и рыдаю навзрыд под оглушающий шум воды. Горько оплакиваю свое разбитое сердце. Сегодня на меня всей своей громадной массой обрушилось ужасающее прозрение: Гордей никогда меня не полюбит. Он считает меня глупой и проблемной. А удовольствие ему способна доставить любая. У меня нет никаких преимуществ и отличительных достоинств. Впервые понимаю, что я, Екатерина Волкова — избалованная и оборзевшая идиотка, возомнившая однажды, что весь мир у ее ног. Оказывается, что вовсе не весь. Центр вселенной, вокруг которого мне хочется вращаться, готов сжечь меня и растоптать.

Таир

Неторопливо приближаюсь к уличному загону с лошадьми. Территория расчищена. Если не считать нескольких сотрудников ипподрома, посторонних нет. Похоже, я все же дошел до той степени ответственности, когда Катерина либо под моим личным контролем, либо ото всех изолирована. Никому не доверяю полностью.

Выхватываю взглядом знакомую девичью фигурку. Впиваюсь в счастливое лицо. Выделяю среди прочих звуков один-единственный — ее радостный смех.

Холодный ветер в грудь ударяет. Но сердце изнутри горячит настолько, что кожа пылает.

— У тебя хорошо получается, — Федор, как всегда, щедр на похвалу.

Наверное, поэтому он Кате и нравится. С ним она смеется и много болтает. Раньше так вела себя и со мной.

Снова что-то за грудиной скручивает. Воспаляется и капает жгучим воском.

— Хорошо? Да я прирожденная наездница, Феденька!

— Амазонка, — поддерживает беззаботное веселье брат. — Молодец, Катрин!

— Ты тоже ничего! Ой, рыцарь, не свались только… — коротко взвизгнув, хохочет. — Не свались же!

Звонкий смех резко обрывается. Вот он, отрезвляющий момент — Катя замечает меня. Отрывисто вздыхает. Даже морщится, словно не в силах без этого справиться с огорчением. Прежде чем густые ресницы с трепетом ложатся на раскрасневшиеся щеки, в глазах все искорки гаснут.

Больше на меня не смотрит.

Вдыхаю глубже и напоминаю себе, что это никак на мой внутренний баланс не влияет.

— Пора домой.

Катя не спорит. С помощью тренера молча соскальзывает с лошади на землю и идет ко мне. Я так же молча прослеживаю этот путь.

Разлетающиеся на ветру волосы. Плавное покачивание бедер.

Медленно вдыхаю. Медленно выдыхаю.

Один раз, будто опомнившись, царевна оборачивается, чтобы махнуть Федору на прощание. Я, уловив на его лице выражение какого-то долбаного сожаления, поджимаю губы. Перехватывая взгляд, мрачно прищуриваюсь. Брат, мотнув головой, разводит руками. Я круто разворачиваюсь и иду за Катей.

— Погостим за городом. В доме Сильвии и Виктора, — зачем-то сообщаю ей в машине. — Там есть сауна и бассейн. Отдохнешь.

Заканчиваю и чувствую, как внутри поднимается та самая нехарактерная, необоснованная и совершенно бесполезная злость. Не обязан держать перед Катериной отчет относительно своих действий. Тогда какого хрена я делаю сейчас?

А ей вдруг словно и дела нет. Никак не реагирует. Непрерывно смотрит в окно. Хоть бы что-то сказала… Да пусть молчит. Так и должно быть.

Не ударяется Катя в расспросы, даже когда подъезжаем к дому. Раньше своим любопытством взорвала бы мне мозг. А тут будто все равно ей, куда идти и где находиться. Напрягается лишь, когда преодолев лабиринты коридоров, веду ее на нижний уровень. Заметно волнуется, но все же не пытается упираться. Идет за мной.

Неосознанно стискиваю прохладную ладонь. Ответное пожатие следует с опозданием. Слабое, едва различимое, но оно есть.

Сглатываю и резко вбираю кислород. На мгновение торможу все процессы. Пытаюсь спокойно и незаметно вытолкнуть переработанный воздух обратно. Получается, только горло обжигает.

— Там душевые и раздевалка, — кивком головы указываю в нужную сторону. — Есть все необходимое. Переоденься пока. Я буду здесь.