Окольцованная птица. - Вера Копейко

— Знаешь, они все равно лупят по бутылкам и банкам из-под пива. А давай-ка мы вгоним их в цивилизованное русло. Кстати, денежки будут капать в нашу казну оч-чень регулярно.

Они и механика обучили, тракториста заказника. На самом деле, теперь ни одна команда не уезжает без того, чтобы не расстрелять оставшиеся от охоты патроны, не потешить душу.

Пускай бы он понял, что бывает и женщина с ружьем, а не только «человек с ружьем». Она привыкла к удивленным глазам мужиков — надо же, какая-то девица бьет без промаха из двадцатки — ружья двадцатого калибра, а не из двенадцатого, из которого проще попасть в цель — в патроне для него заложено больше дроби, а они, как ни потеют, не могут повторить ее успех. «Эх, дядьки вы, дядьки, — думала она, глядя невинными глазами на их налитые кровью от натуги лица, — я ведь стреляю с тринадцати лет. А моим наставником был отец, чемпион своего времени по стрельбе! Он входил в команду сборной страны, так неужели он не научил меня, свою единственную дочь, тому, что сам умеет? Он научил даже патроны для стендовой стрельбы заряжать по-особому» Перед весенней охотой Ульяна всегда стреляла по тарелочкам, тренировалась перед тягой вальдшнепа. Ей больше всего на свете нравилось это время изначальной весны — наверное, результат отцовского влияния.

Открыв кодовый замок, она вынула из металлического шкафа «скотт-премьер». В приглушенном свете лампы его колодка мерцала и переливалась. Обхватив пальцами изящную шейку, она поднесла ружье поближе, снова и снова любуясь гравировкой. Дикая утка, испуганная и переполошившаяся, срывалась из камышей на одной стороне колодки — сделано так, что кажется, она слышит рассерженное кряканье птицы, а на другой стороне ее любимица рысь затаилась перед нападением на невидимую добычу.

Ульяна понесла ружье к столу, переломила его и заглянула в стволы, наведя их на свет лампы. Идеальная поверхность. Тоже мне, «а оно не шустовано?»! «Сам ты шустованный, черт бы тебя побрал!» — мысленно выругалась Ульяна. С улицы опять донесся беспокойный лай Дики. Да что они там опять не поделили? Она не сомневалась, это местная разборка между кошкой и собакой.

Внезапно Ульяна почувствовала, как неприятно стало на душе, как тоскливо. Словно кот Сомыча залез не в миску Дики, а к ней внутрь и принялся точить когти о ее душу.

Да что же это? Неужели она собралась продать такое ружье? Чтобы он любовался им, чтобы он заряжал его, стрелял из него, хвастался им перед другими? Отдать какому-то незнакомцу часть себя?

Похожее ощущение у нее уже возникало. Однажды. Когда круглоголовый однокурсник, чем-то похожий на бурята, хотя сам был родом из-под Рязани, предлагал выйти за него замуж. Да, она спала с ним, потому что в двадцать лет играет кровь, и она играла у обоих так сильно, что они не могли отказать требованию неистовых гормонов. Ей нравилось уезжать с ним в лес и там, в глуши, «предаваться утехам», как писали в старинных эротических журналах. Один такой журнал ей перепал все от той же Зинаиды Сергеевны, смешной по нынешним временам и ужасно наивный. Когда этот парень предложил ей выйти за него после одной из таких бурных «экспедиций», она почти согласилась. Но, остыв дома, оставшись наедине с собой и испытывая невероятное ощущение свободы от него, Ульяна поняла: не-ет, она не станет делиться собой ни с кем.

А зачем? В жизни столько всего интересного! А если она свернет на накатанную дорожку семейной жизни…

Да она могла разложить до мелочей ту жизнь, которая ожидала ее с этим парнем: свадьба, распределение, он — на должность выше, чем она, хотя она по всем параметрам превосходит его и как охотник, и как биолог, но он, а не она, станет охотоведом, а она писарем. Потом ребенок, кухня, корова, свиньи, а может, козы, куры, огород, садик… Ее передернуло, когда она мысленно представила себе все это.

И вообще — перед глазами стоял вариант родителей. Как бы они ни любили друг друга с самого начала, как бы их ни влекло друг к другу, но финал известен.

Она хорошо помнит тот вечер, когда рыдала мать, скрытная всегда женщина, которая никогда и ни перед кем не выворачивала душу наизнанку, ни с кем не делилась. У нее не было подруг, которым она могла бы пожаловаться на судьбу, они ей просто не нужны. Она не была агрессивной, она не нападала на отца, не осуждала его. Она была отстраненная женщина, как потом поняла Ульяна. Именно так, самодостаточная и отстраненная. Но тогда что-то случилось, она села напротив дочери, посмотрела на нее синими, как васильки во ржи, глазами, волосы ржаного цвета вились на висках, и сказала:

— Если выйдешь замуж, не бросай его. Или не выходи. Ты копия своего отца. Ты это знаешь?

Ульяна оторопело взглянула на мать.

— Мам, я вообще не собираюсь замуж.

— Хорошо, не собирайся, пока не поймешь, кто ты такая.

— Я? Кто я такая? Может, кто он, возможный претендент? — Она засмеялась странному повороту мыслей.

— Нет, именно какая ты. Какая ты настоящая. Потому что обычно влюбляется в другого человека какая-то часть тебя самого. Но живет с другим такой человек, какой он на самом деле. Потому что страстью управляют гормоны, а семейной жизнью — разум.

Тогда Ульяна не совсем поняла то, о чем говорила мать, она была еще слишком юная. Но после, поразмышляв над предложением однокурсника, она уже лучше понимала слова матери. Та каждодневность, которую он мог ей предложить, не для нее.

А поскольку такие радости не для нее, то она отказала ему, отказала! Но какова обида! От этой обиды он женился через месяц. Сейчас у его жены, тоже их однокурсницы, было все то, что Ульяна мысленно перечисляла себе: двое детей, свинья, не куры, но индоутки, картофельное поле — и даже нет никакого садика с цветами. Жена не работает. Потому что единственную должность егеря охотничьего хозяйства под Вологдой занимает, конечно, муж.

Ульяна закрыла ружье с громким щелчком. Так что же, выходит, она не хочет продавать это ружье? Не хочет отдавать часть себя кому-то? Она со стоном опустилась на диван, не выпуская ружье из рук. Она положила его к себе на колени и гладила холодный металл, как гладила Дику, только у той всегда теплая шерстка.

Наверное, поэтому она и говорила с потенциальным покупателем таким тоном, чтобы он сам отстал. Будто он виноват в том, что она вынуждена продавать ружье.

Но как ей вывернуться? Как рассчитаться с кредитором? Откуда ей взять тысячи долларов — кредит с уже набежавшими процентами?

Ульяна чувствовала, как злость на звонившего нарастает. Да как он смеет вообще хотеть это ружье?! Ее ружье?!

Она быстро взглянула за окно — опускался вечер, но небо еще оставалось светлым. Она быстро оделась, натянула резиновые сапоги «по самое некуда», как выражалась Надюша, маскировочную куртку, сунула в карманы охотничьего жилета горсть патронов и вышла на крыльцо. Дики не было видно. Ульяна вложила в рот два пальца и громко свистнула. Собака как вкопанная остановилась перед ней.

— Дика, вальдшнеп!

Собака завертелась волчком, глядя в небо и не видя никакого вальдшнепа. Белоснежная шея мерцала в сумеречном свете, словно фосфоресцируя на фоне черной головы и спины.