Хватит ныть. Начни просить - Аманда Палмер

– Я никуда не поеду, – повторил он.

– Я не понимаю, о чем ты, Нил.

– Я имею в виду, – говорил он все медленнее и медленнее, – что я. Никуда. Не. Поеду. Даже если на это уйдут годы. Думаю, я останусь здесь.

– В смысле? За этим столиком? – нервно пошутила я. – Ты никогда не уйдешь из этого кафе? Звучит очень по-геймановски.

– Нет, – сказал он прямо. – Я уйду из кафе. Но я не оставлю тебя. Вот что я имею в виду. Я никуда не уйду.

– Ох, – сказала я. – Понимаю. Думаю.

Я даже не могла ничего сказать после этого.

Мы оба состояли в отношениях, хотя не секрет, что все шло не так гладко. Мы разошлись, я шла по улице и думала: «Действительно ли случилось то, что я думаю? Известный писатель-фантаст Нил Гейман хочет со мной встречаться? Боже, он же намного старше. Я принялась считать. Шестнадцать лет. Ни за что. Это слишком. И он известен. Это, конечно, здорово, но нет. И он такой… странный… и он британец… и… не знаю. Он возненавидит меня, мою жизнь и моих друзей».

– У нас нет ничего общего, – привела я аргумент. Но все же было в нем что-то. Он был такой… какой? Такой… «…добрый».

* * *

Иногда люди, чаще всего мужчины, подходили к Невесте и предлагали мне обручальное кольцо. Я хваталась за сердце и своими глазами говорила: «Это мне-е-е?» Я подносила пальцы к губам, не могла сказать ни слова, пожимала плечами от восторга, слегка улыбалась, брала кольцо и с любовью надевала его на свой мизинец: «Спасибо за такое красивое обручальное кольцо. Я люблю тебя». Потом я принимала бездвижную позицию. После становилось немного не по себе. Человек хотел вернуть кольцо. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я мотала головой. Пауза. Очень нервная пауза. Потом я передумывала, снимала кольцо и протягивала его владельцу. А потом я передумывала. Эта игра могла продолжаться довольно долго, если рядом никого не было.

* * *

Несмотря на то, что большинство людей игнорировали меня (а иногда и отправляли в круги экзистенциального кризиса), я поверила в общественность. Она инстинктивно защищала меня. Я была очень уязвима на этих ящиках, но я чувствовала силовое доброжелательное поле человеческой энергии вокруг себя.

Несколько раз какой-нибудь придурок хватал мою шляпу с деньгами и убегал. Но кто-нибудь обязательно бросался вдогонку (всегда мужчина) и возвращал шляпу с таким видом, будто хотел попросить прощения, попросить его за все человечество. В благодарность я дарила ему цветы. Они брали их. Они понимали.

Один раз вокруг стояла небольшая группа людей, ко мне подошел психически больной парень, начал плевать и кричать на меня на иностранном языке. Особенно страшно стало, когда он схватил мою руку и попытался скинуть меня с моего пьедестала. Мои ноги увязли в юбке платья. Я споткнулась и упала. Я не говорила и не кричала, я просто посмотрела неистово прямо ему в глаза и подумала: «Пожалуйста, Боже. Пожалуйста, отпусти меня». Но он не отпустил. Я уже хотела выйти из роли и попытаться освободиться, но кто-то из толпы схватил парня, оттащил его от меня. Я не вышла из роли. Я наблюдала за сценой как в фильме. Толпа аплодировала. Я дала Самаритянину цветок и сжала руки в знак сердечной благодарности. Потом я вернулась к работе.

Однажды девочка кинула в меня яблоко, оно пролетело немного ниже лица и попало в ключицу. Я удержала равновесие. Один из моих друзей побежал за ней.

Пьяные люди всегда были настоящей головной болью. Пятничные и субботние вечера были прибыльными, но невыносимыми. В один вечер ко мне подошла группа пьяных сынков богатых родителей, один из них схватил меня за ноги и уперся лицом в промежность, издавая пьяные восторженные звуки. Я посмотрела вниз и печально покачала головой. Что поделать? Иногда я грустила из-за людей. Но обычно я грустила, если кто-то не хотел брать цветок.

* * *

Один раз я до смерти испугалась. Я услышала скрежет тормозов машины позади, меня схватили за талию. Я услышала голос: «Взять ее!»

Три человека в черном, в масках на лице начали связывать мне руки. Еще один собрал мои ящики и деньги. Они бросили меня на заднее сидение фургона, водитель завел мотор, и мы понеслись по Массачусетс-авеню. Один из них снял маску и начал неудержимо хихикать. Это был Стивен, один из моих чокнутых друзей-артистов, который создавал апокалиптические скульптуры и приспособления из найденных предметов или мертвых животных. Он хранил банку со своими отстриженными ногтями для будущих проектов. Я вздохнула, посмотрела на него и, закатив глаза, сказала:

– Чувак, я работала.

* * *

Я чувствовала хроническую вину. Я захотела стать артистом. Я не понимала до этого. Я просто чувствовала постоянные внутренние пытки, меня тянуло к искусству. «Полиция справедливости» пожирала меня. Раздражающие голоса периодически мучили мое подсознание:

«Когда ты уже наконец вырастешь, найдешь работу и перестанешь заниматься ерундой?»

«Почему ты думаешь, что заслужила зарабатывать деньги, исполняя свои песенки?»

«Что дает тебе право думать, что люди должны обращать внимание на твое искусство?»

«Когда ты уже перестанешь быть эгоисткой и начнешь делать что-то полезное, как твоя сестра-ученый?»

Если превратить эти вопросы в утверждение, то получится:

Артисты бесполезны.

Взрослые не артисты.

Артисты не имеют права зарабатывать искусством.

«Артист» – это ненастоящая профессия.

* * *

За последние пятнадцать лет я играла во всех местах, которые только можно представить.

В красивых старых театрах и убогих спорт-барах, в тайных подпольных барах с пианистами. Ни одна форма искусства не могла достичь состояния двухметровой Невесты. Это было словно разделение структуры на частицы, затем на атомы, а потом на неделимые протоны. Такая глубокая взаимосвязь, как тот трогательный обмен со сломленным человеком, который нашел спасение в этом прекрасном моменте близости с незнакомкой в белом, не может произойти на безопасной сцене с занавесками. Там могут происходить разные волшебные вещи, кроме этой. Момент, когда ты можешь сказать без слов: «Спасибо, я вижу тебя».

В те моменты я чувствовала себя воплощением сострадания, способной уделить внимание спрятанным и труднодоступным местам чьей-то жизни. Как будто я была специально созданным инструментом, который мог достать до темного сердца и вычистить его от наросшей черноты.

Вы делаете друг друга настоящими, если просто видите кого-то и позволяете быть увиденными в ответ. То, что возможно на тротуаре, уникально. Не нужны ни слова, ни песни, ни освещение, ни истории, ни билеты, ни критика, ни контекст. Не может быть ничего проще, чем разрисованный человек на ящике, живой вопросительный знак, который спрашивает: «Любишь?» А проходящий незнакомец, вырванный из ритма мирского существования, отвечает: «Да. Люблю».