Визит лейб-медика - Пер Улов Энквист

Там он и нашел ее.

В комнате были голые стены, как и при дворе. Однако была постель; несколько минут, причинивших ему некоторую боль, ему мерещилось то, что происходило в этой постели, и те, кто ею пользовался; все это промелькнуло, как рисунки, которые однажды показывал ему Хольк и которые он оставил у себя и использовал, предаваясь пороку; тому пороку, когда он сам касался своего члена, всматриваясь в картинку. Почему же тогда Всемогущий Господь наградил его этим пороком? Было ли это знаком того, что он входит в число семерых? И как мог человек, являвшийся Господним избранником, обладать пороком, считавшимся еще худшим грехом, чем распутство придворных; эти картинки промелькнули перед ним, когда он увидел ее постель, но он сделался твердым, и они исчезли.

Он ведь предавался пороку только когда волновался и думал о своем грехе. Порок его успокаивал. Он рассматривал свой порок как средство, при помощи которого Всемогущий Господь приносил ему успокоение. И теперь эти картинки промелькнули, но он от них отмахнулся.

Катрин не была частью картинок, являвших собой порок и грех.

Он увидел ее постель, появились эти картинки, и тогда он сделался твердым, и картинки исчезли. Катрин подала ему знак. Молоко и булочки были неким знаком. Когда она взглянула на него, он вновь вернулся в эту теплую околоплодную жидкость, и — никаких картинок. Она ни о чем не спрашивала. Они разделись.

Никаких забытых реплик.

Они стали заниматься любовью. Он вскарабкался на нее, словно тоненький бледный цветочный стебелек лег на ее темное тело. Он ведь помнил то непостижимое, что она сказала ему: будто он был словно цветок. Только Катрин могла сказать нечто подобное, не вызвав у него смеха. Для нее все было чистым. Она в нем и в себе! в себе!!! изгнала торговцев нечистотой.

Значит, она была храмом.

Уже потом, когда он, потный и опустошенный, лежал на ней, он начал шептать и спрашивать.

— Я был сильным? — спросил он, — Катрин, ты должна сказать мне, был ли я сильным, сильным???

— Идиот, — сказала она сперва, но так, что это сделало его счастливым. И он спросил снова.

— Да, дорогой, — сказала она, — а теперь помолчи, ты должен научиться, ты не должен ни спрашивать, ни разговаривать, — вы что, обычно так спрашиваете при дворе? — помолчи и поспи.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он, но она только рассмеялась.

— Я! я! крестьянский сын, родившийся восемнадцать лет назад в деревне Хирсхальс у бедных родителей, и я не тот, не тот, кто ты думаешь.

— Да, да, — прошептала она.

— Разве я не похож на крестьянского сына, ты ведь так многих знаешь?

На долгое время воцарилась полная тишина.

— Да, — сказала она наконец. — Ты похож на маленького крестьянского паренька, которого я когда-то знавала.

— До того?..

— До того, как я попала сюда.

— До того?

— До того, как я попала сюда.

— Катрин, до того…

Пот уже высох, но он по-прежнему лежал на ней и слышал, как она прошептала:

— Я должна была никогда не покидать его. Никогда. Никогда.

Он начал бормотать, сперва неразборчиво, но потом все более отчетливо и негодующе; не по отношению к ней, а к этому «покидать», или он хотел сказать «покинуть навсегда»? Как это тяжело, когда тебя перепутали. Он все бормотал. Что его перепутали, что он не может спать по ночам. И о пороке, и что он видел однажды ночью, как она идет ему навстречу, держа за руку сержанта Мёрля, и что тот требует, чтобы великому наказанию подвергли его, Кристиана.

Который сбежал.

— Ты не знаешь, — спросил он перед тем, как его одолел сон, — существует ли кто-нибудь, кто правит во вселенной и стоит выше карающего Господа? Ты не знаешь, существует ли такой благодетель?

— Да, — сказала она.

— Кто это? — спросил он, уже глубоко погрузившись в сон.

— Это — я, — сказала она.

— И ты хочешь быть моим благодетелем? И у тебя есть время?

— У меня есть время, — прошептала она. — Я располагаю всем временем в целой вселенной.

И он все понял. Она является Владычицей Вселенной. У нее есть время. Она сама — время.

После полуночи послышались удары в дверь. Это заволновалась королевская охрана.

Он скатился с ее тела. Удары все продолжались. Она встала и набросила шаль.

Затем сказала ему:

— Тебя ищут. Прояви же твердость, Кристиан.

Они быстро оделись. Он остановился перед дверью, страх словно бы нагнал его, и он был совершенно подавлен. Тогда она погладила его по щеке. Затем он осторожно открыл дверь.

Двое одетых в ливреи стражников с неприкрытым любопытством разглядывая эту противоестественную пару, почтительно поздоровались с монархом, но внезапно один из них рассмеялся.

Рука Катрин Сапожок едва заметно скользнула в карман, откуда показался узенький ножик, и с неожиданной для всех быстротой Катрин мягко, словно птичьим крылом, полоснула ножом по щеке того, кто усмотрел здесь повод для насмешек.

Человек, одетый в ливрею, отпрянул и сел. Разрез был ярко-красным, и из него ровной струйкой текла свежая кровь; стражник взвыл от изумления и ярости и взялся за эфес. Король Кристиан VII, — а в это мгновение все четверо воспринимали его именно как избранного Господом единовластного правителя, — взял да и рассмеялся.

И тем самым пустить в дело шпагу было нельзя; раз уж король соблаговолил посмеяться.

— Теперь, Кристиан, — спокойно сказала Катрин Сапожок, — теперь-то мы им покажем.

Впоследствии об этом происшествии очень много говорилось. Воля короля была для всех законом, а Катрин была королевой той ночи.

Она сопровождала его до самого дома. Он был пьян до бесчувствия, падал и весь перемазался в глине. Одна рука у него была в крови.

Она же была по-прежнему аккуратно одета. Стоявшая у ворот стража поняла, что идет король, поэтому она смогла передать его в надежные руки и пойти своей дорогой. Стражников нисколько не заинтересовало, куда она направилась, но Кристиан, обнаружив, что ее нет, был, похоже, совершенно безутешен.

Стражникам показалось, что они слышали, как он говорил: «любимая… любимая», но впоследствии они не были в этом уверены.

Они внесли его во дворец.

Их связь продолжалась почти семь месяцев. Он был уверен, что она будет длиться вечно.

Однако ей таки пришел конец.

Поворотный момент наступил во время представления в Придворном театре, когда давали комедию Серилла «Прекрасный сад». Король все чаще брал Катрин Сапожок с собой на придворные маскарады; она сидела в его ложе, они у всех на виду играли в карты в «фараон», а потом прогуливались среди придворных. Она при этом снимала маску. Король шел, обняв Катрин за талию, и они доверительно беседовали и смеялись.