От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов

Штаб РККА, анализируя тенденции развития военно-политической обстановки, в 1928 году делал вывод о неизбежности в ближайшем будущем агрессии против Советского Союза[115]. В зависимости от степени враждебности капиталистических стран по отношению к Советскому Союзу расстановка сил к концу двадцатых годов Штабу РККА представлялась следующим образом. Первую группу составляли государства, которые были отнесены к явно враждебным по отношению к СССР: Англия, Франция, Польша, Румыния, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва. Сюда же причислялась и Италия, которая, несмотря на отсутствие враждебности к СССР, «из соображений своей общей политики готова поддерживать антисоветские планы Англии». Ко второй группе относились страны, которые могли бы примкнуть к антисоветскому фронту: Германия, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Югославия, Греция, Бельгия, Япония и США. Третью группу образовывали государства, не заинтересованные в войне с Советским Союзом по географическим, экономическим и политическим причинам: Швеция, Норвегия, Дания, Швейцария, Австрия, Албания, Персия и страны Латинской Америки. В четвертую группу включались государства, которые, по мнению Штаба РККА, были дружественно настроены по отношению к СССР: Турция, Афганистан, Китай (потенциально), страны арабского Востока и Африки, Индонезия и Британская Индия, Монголия[116].

Политическая линия Германии оценивалась как стратегия лавирования между Западом и Востоком с расчетом укрепления собственного международного положения и постепенного возрождения германского военного могущества. «Такая позиция Германии, – отмечалось в материалах Штаба РККА, – в потенции создает перспективы осуществления европейского антисоветского блока». Следует отметить, что в этом анализе особое место занимала оценка позиции Германии. В частности, подчеркивалось, «что в силу нынешней ситуации в Европе Германия явится важным (если не важнейшим) звеном в цепи этого предполагаемого блока». Штаб РККА полагал, что империалистическая интервенция в СССР без участия Германии (по крайней мере без ее нейтралитета) немыслима, так как главный противник на западных границах – Польша не рискнет на войну без обеспечения своего тыла со стороны Германии[117]. Одновременно Штаб РККА считал, что «в основном вопрос о создании антисоветского военного кулака на наших западных границах уже решается позицией Польши и Румынии, то есть теми государствами, которые принадлежат к числу наиболее враждебно относящихся к нам»[118]. Поэтому правильно будет сигнализировать непосредственную угрозу войны именно в тот момент, когда к антисоветскому блоку примкнет Германия[119]. По расчетам заместителя начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллова, предполагалось, что вероятные противники СССР (лимитрофные государства – Польша, Румыния, Прибалтийские страны: Финляндия, Эстония, Латвия, Литва) могут выставить 106 перволинейных[120] дивизий. Из них одна только Польша способна выставить 48 таких дивизий[121].

Вместе с тем все же в конце 1920-х годов при определении степени военной угрозы советским политическим руководством и военными теоретиками роль Германии в антисоветском блоке оставалась в тени. Доминировало предположение, что война против СССР его будущими противниками планировалась как война коалиции при ведущей роли в ней Англии и Франции, а главной ударной силой в ней будут Польша и Румыния, а также белогвардейские формирования из эмигрантов, находившихся в различных странах[122]. Так, Б. М. Шапошников, являвшийся в 1928–1931 годах начальником Штаба РККА, в своем ответе на записку А. А. Свечина «Будущая война и наши военные задачи» отмечал: «…Со стороны коалиции план войны должен иметь целью – решительный удар по пролетарскому государству. Главное направление этого удара по нашей экономической базе. В нем принимают участие Румыния, 40 польских дивизий – для наступления к Днепру к югу от Полесья. Франция высаживает десант в Крыму… Английский флот с грузинской эмиграцией на борту захватывает Закавказье… Всего на европейском театре коалицией будет брошено в бой более 140 стрелковых дивизий…»[123].

Этот период вошел в советскую историографию как «военная тревога 1927 года». Несомненно, что партийные установки о нарастании военной угрозы служили внутриэкономическим и политическим целям советского руководства по мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны[124]. Именно в этот период И. В. Сталин выступил с известным тезисом: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[125].

Состоявшийся в ноябре 1928 года очередной пленум ЦК ВКП(б), отметив необходимость «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении капиталистические страны», подчеркнул, что «международная обстановка, крупнейшие технические успехи капиталистических государств, военная угроза… делают осуществление этих задач совершенно неотложными»[126].

Такая линия, несомненно, отражала реалии того времени. Вместе с тем руководящая группа ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным использовала тезис о нарастании военной угрозы не только как пропагандистский лозунг для мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны, но и для концентрации единоличной власти, расправы с оппозицией под предлогом ложных обвинений в пособничестве «классовым» врагам и в шпионаже в пользу капиталистических государств.

Конечно, враждебность и неприятие большевистского режима правящими кругами ведущих капиталистических государств являлись неотъемлемыми чертами их позиции по отношении к СССР. Тем не менее подход к международным событиям, определявшим внешнеполитический курс советского руководства в этот период, затруднял проведение гибкой прагматической дипломатической деятельности в отношении отдельных стран, что в конечном счете не отвечало интересам безопасности СССР и поиску союзников за рубежом.