Стоунхендж - Юрий Никитин

Злой и униженный, он выбрался на берег. Женщина смерила егопрезрительно-встревоженным взглядом, отошла к своей одежде, та сохла нарастопыренных ветках. Олег, неизвестно чему скаля зубы, помалкивал.

— Сер калика, — не выдержал Томас, — я жевижу, ты насмехаешься надо мной!

Олег покачал головой.

— Не над тобой. Так, вообще.

— Вообще?.. Ты что-то знаешь? Почему эта жабаразговаривала, как человек? Я только сейчас сообразил!

— Как человек... Гм, по-моему, она больше квакала.Правда, знавал я одно племя, где тоже переговаривались почти кваканьем. Жили вболоте, понимаешь, а место всегда влияет... Да многое влияет. Вот, скажем, естьязык сильба гомеро, это когда свистуны переговариваются, а есть стукачи подереву...

— Сэр калика!

— Понимаешь, заклятия во всем мире одни, но местныеколдуны ищут вслепую, потому в одних землях умеют одно, в других — другое,в-третьих — третье... В этих землях освоили одно очень простое, но мощноезаклятие. Превращают виновного в лягушку. Снять заклятие тоже просто, но опятьже — надо знать как.

— Ты знаешь?

— Да стоит одному узнать, как вскоре знают все. В нашемслучае нужно только поцеловать такую лягушку.

Женщина с силой терла камнем по своему платью, отскребывалаостатки грязи. Ее странные глаза украдкой следили за рыцарем. Томас задумался,помрачнел.

— Тогда мы сделали злое дело...

— Почему?

— Надо было поцеловать. Зажмуриться и поцеловать. Пустьдаже бородавки, но на Страшном Суде мне зачтется доброе деяние.

Глаза женщины стали злыми. Олег посмотрел на нее, потом наТомаса.

— Гм... но она девица...

У Томаса глаза стали круглыми.

— Да? По виду не похожа... Но тем более я мог бы!

Олег хитро улыбался, голос стал сладким, как мед:

— Она еще и красивая девка. Я могу видеть сквозь жабьюшкуру.

— В самом деле? — спросил Томас с живейшиминтересом.

— Очень. Молодая и очень красивая... Но здесь нравыстрогие... Поцеловать и не жениться — опозорить девку. Дегтем ворота вымажут,то да се... Ей снова в болото, только уже топиться от стыда и злой молвылюдской. Что скажешь?

Томас сказал со вздохом:

— Ты жестокий человек, но ты прав.

Олег уже стоял, приложив ладонь козырьком к глазам,всматривался в истончающуюся стену тумана. Там едва слышно хлюпало, булькало,кто-то тяжелый ломился через болото, подминая пучки осоки и камыша.

— Не страдай, — сказал он равнодушно, — сейчасполовина княжества ее ищет. Все ведают, как и что... В первый день бы отыскали,как бывало поначалу. Но так не наказание, одно баловство. Теперь колдуныналовчились забрасывать их в дальние болота...

Шаги стихли, а вскоре с другой стороны послышался легкийплеск. Болотник вынырнул тяжело, с трудом выволок намокший ковер. Олегу помахаллапой с перепонками между пальцами.

— Ладно, теперь топить вас не буду. Ковер староват, носгодится.

— И все? — удивился Олег. — Раз уж мы здесь,отведи к Хозяину.

Болотник покачал головой.

— Какой хозяин? О чем глаголешь?

— Везде есть хозяин, — сказал Олег. Он впервые задолгое время улыбнулся. — На Руси без твердого хозяина нельзя, пропадут.

— Тут болото, а не Русь.

— К этому шли. Порядок и хозяин, что отвечает запорядок.

— Не доросли лицезреть его лик.

— Как хошь, — сказал Олег равнодушно. — Самипридем. Только тебя выдерут, что через твое болото прошли, а ты знать незнаешь.

Болотник подпрыгнул, вгляделся в суровое лицо волхва.

— Ишь... Да, ты такой, что сам доберешься. Я уж думал,таких не осталось. Только ждите до вечера, сейчас он занят.

С прижатым к груди ковром без плеска ушел под воду. На этотраз оранжевая молния, отягощенная ковром, скользнула много медленнее.

Сидя у костра, Томас сказал с проникновенным удивлением:

— Сэр калика, я бы никогда не поверил, что у вас здесьживут самые ревностные христиане, если бы своими глазами не узрел!

— Что за чушь? — нахмурился Олег. — Такаяотвратительная клевета...

— А как же? Полкняжества, как ты сам сказал, вышлиискать бедную девушку. Разве это не пример сострадания?

Яра презрительно фыркнула. Томас сердито выгнул бровь,швырнуть бы в нее чем-нибудь, да под руками пусто, а Олег сказал снепередаваемым презрением:

— Ничего себе сострадание! В придачу к этой девке, аона сама по себе такова, что за обрезок ее ногтя будут биться три княжества,хоть и норовистая, правда, дают еще и полкняжества! Тут кто угодно в болотополезет. Сейчас дома опустели, все молодые мужики пиявок кормят по болотам,всех жаб целуют.

Томас спросил озадаченно:

— Полкняжества? Зачем?

— В приданое, понятно,

Томас повернул голову, долго смотрел на болото, Спросилосторожно:

— А велико ли княжество?

Олег отмахнулся:

— Да так себе. Чуть поболе Британии. Ну, раза вдва-три. Народу, правда, раз в десять — земли больно богатые. Чернозем хоть нахлеб мажь, а сено такое накашивают, хоть попа корми. Да ты сам видел, черезкакие края едем... С местным князем в родстве короли шведские, норвежские,император германский, а еще и шахи и падишахи Востока. Разве что с королеманглским еще нет, что чудно... Тьфу, дочь последнего короля Британии, ГарольдаII, Гита, вышла за Владимира Мономаха и завела кучу детворы...

Томас потемнел, в глазах было жестокое разочарование. Он стоской посмотрел на ровную гладь болота, где застыли, как вклеенные в смолу,широкие листья, потом с ненавистью покосился на Яру. Женщина, повернувшисьспиной, усердно терла платье. Со спины она выглядела виноватой.

Спали, как коней продавши. Или без задних ног, как говорилТомас. Ночью квакало, хлюпало, по ним прыгало что-то мокрое и склизкое, уТомаса пытались утащить мешок с чашей, так ему показалось. Не просыпаясь, онподмял что-то, придушил, а мешок снова подгреб под себя. Он всегда спал,чувствуя чашу щекой и обеими ладонями.

Утром он очнулся от ощущения внезапной перемены. Раздалсязвук, словно кто-то незримый тронул басовую струну, но откуда она здесь? Развечто шмель сердито гуднул возле уха, но шмели на ночь замирают полуживымикомочками...

Темное небо меняло оттенки. Нет, даже цвета. Чернотасменилась лиловостью, на глазах налилась грозным фиолетовым. Томас настолькосжился с этим миром, даже болотным, что все чувства насторожились еще до того,как проснулся, а сердце стукнуло сперва вопросительно, потом, уверившись, чтоне ошиблось, пошло стучать сильнее и чаще, нагнетая горячую кровь в мышцы,готовя к неожиданностям безжалостной жизни.