Союз Аустерлица - Августин Ангелов

наблюдал, как огонь пожара пожирает лес на севере. Прикрываясь плотной дымовой завесой, распространившейся от хорошо разгоревшегося лесного пожара, наши солдаты, лошади и обозные телеги переправлялись через деревянный мост, который саперы графа Йозефа Бройнера-Энкровта построили с удивительной быстротой и ловкостью.

За это время лес загорелся уже на всей местности севернее чумного монастыря от реки Ракитной до безымянного болота между холмов. Пожар на этом участке сделался сплошным. И, пока огонь пожирал лес, у нас имелось время. Что позволило нам окончательно эвакуироваться из временного лагеря, благополучно переправившись самим и даже переправив достаточно тяжелые пушки на громоздких лафетах на противоположный речной берег по довольно хлипкому деревянному мосту.

Подоспевшая кавалерия эрцгерцога Фердинанда прикрывала теперь наш арьергард. Лесной пожар, устроенный по моему приказу, помог не подпустить вражескую конницу к переправе, став нашим спасением. Но, противнику удалось сохранить свои основные силы. Немного потрепанный, он отнюдь не был разгромлен, потеряв лишь относительно небольшой передовой отряд. И я знал, что ничего еще не закончилось. Французов маршала Мюрата пока удалось лишь остановить на какое-то время. Казалось, этот коварный и сильный враг не спешил преследовать нас, но я понимал, что это лишь временное затишье. И надеяться, что Мюрат отстанет от нас, было бы наивной иллюзией. Я знал, что вражеский маршал скоро соберет новый ударный кулак и определит направление очередного удара, а тогда нам с французами снова придется сразиться. И новой битвы нам не избежать.

— Разрешите поздравить вас со славной победой, князь, — сказал мне барон Вильгельм фон Бройнер, который все это время командовал ротой австрийских метких стрелков, выделенных в его распоряжение графом Йозефом и занявших позиции на противоположном берегу Ракитной. Эти опытные застрельщики, отобранные графом из резервистов-охотников в отдельную роту, перестреляли из своих штуцеров немало французских конных егерей во время недавнего боя.

— Это временная победа, барон. Предполагаю, что французы вскоре перегруппируются и попробуют ударить с другого направления, — проговорил я.

Вильгельм кивнул и произнес:

— Думаю, что вы снова правы, князь. Но, все-таки, согласитесь, что сейчас победа вышла славной, и для нас она обошлась почти без потерь. Французы же крепко получили по зубам. И им понадобится какое-то время, чтобы прийти в себя. Мы же используем его, чтобы добраться до Здешова, где расположимся под защитой крепостных стен.

— И все-таки, барон, кого-то потеряли и мы. Но, с этим ничего не поделать, поскольку война всегда предполагает потери, — сказав так, я вспомнил о тех наших нескольких гвардейцах-семеновцах, которые пали, получив в недавней стычке смертельные ранения от французов и навсегда оставшись лежать на заброшенном кладбище чумного монастыря в холодных могилах, забытых всеми.

— Да, князь, — произнес барон, его голос стал более серьезным, — война не знает пощады. Она забирает самых лучших, оставляя о павших героях среди живых лишь обрывки воспоминаний, которые тоже гаснут со временем. Я до сих пор не могу забыть многих смелых солдат, что отдали свои жизни в боях за Австрию. Каждый их шаг по этой земле был полон мужества. Но, их списали в необходимые потери, и теперь их имена, возможно, никогда не будут произнесены вновь.

Я смотрел на Вильгельма, на его изможденное лицо не выспавшегося человека, измученного трудным военным походом, освещенное тусклым утренним светом, и понимал, что в его словах заключена истина. Война, как жестокая костлявая старуха-смерть, накрывшая мир своим колючим призрачным покрывалом, сотканном в аду, не щадила никого. И даже в моменты своих маленьких побед мы оставались пленниками ее страшных объятий.

— Мы должны помнить их, — произнес я, стараясь подавить в себе глухую боль утрат. — Должны хранить память о них, и не только как о храбрых бойцах, но и как о людях, которые имели свои мечты и надежды. Каждый из них пал ради будущего, которое и мы с вами, барон, возможно, не сможем увидеть, если военная удача не будет к нам благосклонна.

Вильгельм кивнул, его глаза выражали понимание. Он был не просто чванливым бароном, а являлся одновременно и офицером, майором, прошедшим через многие битвы, который знал цену жизни и смерти. И в этот момент между нами окончательно установилось взаимопонимание, а прежние обиды были забыты. Наш отряд, возглавляемый поручиком Дороховым, к этому моменту уже ушел далеко вперед. Я же задержался у переправы вместе с австрийским бароном, наблюдая за окончанием эвакуации наших сил на безопасный берег.

— Мы должны двигаться дальше, князь, — сказал Вильгельм. И добавил:

— Нам нужно позаботиться о наших солдатах, о тех, кто остался. Важно, чтобы они не потеряли боевой дух, несмотря на все невзгоды. Хорошо бы дать им отдых в Здешове. Но, при этом, мы, разумеется, должны быть готовы к следующему удару от французов, который, как вы правильно заметили, не за горами.

Я кивнул, понимая, что, несмотря на всю кажущуюся безысходность, мы были обязаны продолжать борьбу. С каждым шагом мы приближались к Здешову, к его старинным крепостным стенам, которые вскоре станут нашим временным убежищем. Но, в моем сердце уже зрела новая тревога: смогу ли я сохранить в своих людях прежний боевой настрой среди всех этих австрийцев?

— Вы правы, барон, мы должны быть бдительными. Французы не будут сидеть сложа руки. Я уверен, что они достанут нас и в Здешове. И потому и мы должны быть готовы встретить их там с удвоенной силой, — произнес я, стараясь говорить уверенно.

— Постараемся, князь. Мы должны постараться научить каждого солдата верить в себя и в нашу победу. Ведь теперь они — не просто солдаты, а наследники славных традиций Великой Моравии. Наследники тех, кто сражался до них за эту землю, — сказал Вильгельм, и его голос звучал решительно.

С этими словами мы тронули своих коней и продолжили путь рядом друг с другом, погруженные в размышления о том, что ждет нас впереди, понимая, что каждый новый бой может стать решающим, что каждая новая пуля, посланная неприятелем, может оборвать жизнь, и в этой бесконечной игре в смертельную рулетку только самые храбрые и удачливые смогут выжить. Я понимал, что на войне нельзя позволить себе сожалеть о потерях. Вдыхая дым пожарища, я словно бы чувствовал дыхание этой войны и ее горький вкус. Несмотря на очередную маленькую победу, мы могли лишь отступать дальше к Здешову. В этот момент я поймал себя на том, что сделался слишком сентиментальным и каким-то старомодным, словно само это время, в котором я оказался, подействовало на меня