Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев

— Ямской кучер сделает круг по Невскому прешпекту, чтобы лошадь не застаивать на морозе, и вернётся, — пояснил Мишка иноземцу, так и не привыкшему к русским холодам и к обычаям ямской езды. — У меня вчера интервенция образовалась возле принца Александра Павловича.

Фаре де Симон отставил чай в сторону и мигом навалил на прилавок разных диковин, на случай постороннего посетителя.

— Говори.

— Императрица совсем уж была склонна поверить в афёру с дарственным письмом Александра Македонского русским князьям, да тут в Сибири отыскался некий прелат…

Мишка Черкутинский не мог иначе передать понятие «проповедник», а жидовское слово «пророк» к личности Петра Словцова не подходило.

— Имя?

— Пётр Словцов. Я с ним одновременно учился в Академии Невской лавры. Этот дурак там, в Сибири, стал публично доказывать, что никакого Александра Македонского ни в Сибири, ни вообще на свете и не было. И доказывал, скотина, на явных письменных примерах…

— Убит?

— Его убьёшь… Привезён распоряжением императрицы в Петербург фельдъегерским гоном, вчера ею допрошен, а сегодня допрос его станет вести сам Шешковский…

Фаре де Симон расслабился в широком тёплом кресле, подлил в блюдечко горячего чая:

— Шешковский — это хорошо. Значит, сибирского дурака повесят завтра.

— Петьку Словцова надобно знать! — загорячился Мишка Черкутинский. — Он… он бы и Моисея уговорил не бежать из Египта! А уж старика Шешковского — тьфу! Он запросто уговорит Шешковского, что Македонского не было!

— Не юродствуй на богоизбранный наш народ! — внезапно возопил Фаре де Симон. — Говори прямо — кого надобно… убрать? Сибирского болтуна?

— Его Шешковский, дай Бог, приберёт. А вот есть тут фельдъегерь, поручик Тайной экспедиции Егоров. Он вчера зашёл прямо к его высочеству Александру Павловичу в кабинет…

— И что?

— И нагло попросил заступиться за Петьку Словцова.

— И что?

— Будущий император отвалил золотом триста рублей… на спасение души этого… словоблудца.

— Ты считаешь, таким образом, что нам никак не заставить Катьку признаться в том, что все земли Российской империи — славянским баранам да русским свиньям — подарены? Александром Македонским подарены? Пусть его и не было в перечне живых, но бумаги о нём есть! Есть! Бумага решает дело!

Мишка Черкутинский промолчал. Отёк коровьим лицом, обретённым от отца, порождённого в уже совершенно угасшем роду, где все младенцы рождались тихо, без ора и плача, и так же тихо помирали в детстве. Мишку Черкутинского отцу удалось за десять злотых тайком зачать не с родной супругой, а с полнотелой польской молочницей, вот он и дожил уже до тридцати лет. Но лицо так и осталось уродским, как у помазанного сахаром отца-дебила.

Работать в этой стране приходится с тем, кто есть. Есть дебил Мишка Черкутинский, с ним и работать приходится…

Фаре де Симон вышел из-за прилавка, осторожно выглянул в оконце. Народ возле его лавки не толпился.

— Считаешь, что этого фельдъегеря…

— Егорова, — подсказал Черкутинский.

— …его надобно избавить от тягот грешной жизни?

Черкутинский вздохнул и кивнул:

— Хорошо. Избавим. Что ещё тебе царапает душу, сын мой?

— Принц. Его высочество Александр Павлович.

— Что не так делает Александр Павлович?

— Как бы её императорское величество Екатерина Алексеевна ни старалась, принц тайно любит отца. Это я вам сообщаю в третий раз.

Тут Фаре де Симон вскипел душой, ибо в русских морозных пределах, как ты не крепись, но иезуитская сладкая выучка на морозе теряется напрочь! Иезуит заорал:

— А сколько раз тебе долбить, что людей цепляют на крючок либо по любви, либо по ненависти? А? Если сын отца любит, значит надо сделать так, чтобы он отца и убил! Убил! И тогда сын станет наш! От собственных пяток до кончика волос!

— Принц Александр Павлович — это ещё не все русские люди… — устало отозвался Мишка Черкутинский.

— Во! Вылез тут кусок твоей славянской пёсьей крови! Полячишка драный! «Не все русские»! Нам на всех русских плевать!

В иезуите заговорила пастушья кровь не единожды униженного народа. За воровство всегда унижают, но пастухи думают, что унижают несправедливо. Фаре де Симон орал, забывшись, что в лавке стены тонкие, всего в два кирпича шириной:

— Мы далеко смотрим и далеко думаем! Уже собраны силы, чтобы по всей Европе начали скидывать с тронов неугодных нам королей! А мы посадим туда своих… своих королей, понял? И миллион европейских солдат по нашему знаку сомнут эту навозную русскую страну! Один император будет на всю Европу! Нам надоело кланяться пяти десяткам королей и князей. Одному императору легче поклониться и одного легче зарезать или придушить! И когда твой принц Александр Павлович нам не поклонится, мы нашего, европейского императора заодно посадим править и этой… этим российским свинарником!

У Мишки Черкутинского лицо оживилось. Он заинтересовался:

— А кто будет этим всемирным императором?

— Наполеон Буонапарте! — выкрикнул в экстазе Фаре де Симон и тут же заткнулся. Схватил огромный ананас и стал им лупить по голове польского недоноска, сподобившегося задать ненужный вопрос. Он лупил неистово и потому не услышал, как стукнула дверь. Потом ему в лоб прилетел оглушающий удар.

* * *

Ямщик, здоровенный детина, кулаком оглушивший толстого иноземного купца, наклонился над сидящим на полу Мишкой Черкутинским:

— Слышь, барин, а барин! Хошь, иди сам его долбани. Хоть ногой! И не единожды. А хошь, так поехали отсель! Как?

— Поехали отсель, — согласился Мишка Черкутинский.

В квартире Фаре де Симона, в Бранном переулке, слуга его, итальянец, совсем избегался, готовя для хозяина ледовые примочки на разбитое лицо.

— С-с-с-собака! Этот русский возница! Будто конь копытом лягнул! — пожаловался французскими словами Фаре де Симон из своей спальни в открытую дверь кабинета. Там скрипнуло кресло, некто кашлянул.

Ещё раз кашлянул и сипло ответил на странном, вывернутом из мутного старого африканского языка «идиш»:

— Не вздумай насчёт этого… синяка… Михаила Черкутинского примучить! Ему нами спланировано большое будущее в этой стране. Ниже, чем премьер-министром ему не быть!

— В этой стране нет должности премьер-министра, — отмахнулся Фаре де Симон.

— Будет! — уверил его тот же сиплый, совсем простуженный голос. — Вон, ещё двадцать лет назад такой страны — Северные Американские Соединённые Штаты не было? Не было! А теперь есть. С нашим президентом и с нашим государственным секретарём. Так и эта… скотская Россия… через десять лет прискачет к свету нашей демократии… хе-хе… Прискачет, прискачет. Не имей сомнения!