Трижды преданный - Кирилл Казанцев

– Ты изменился, – услышал Олег и посмотрел на девушку. Она глядела в окно, где на стекле виднелись их нечеткие мутные отражения. В голову ничего, кроме банального «ты тоже», не шло, Олег пытался подобрать слова, когда Наташка повернулась к нему и сказала:

– Но я тебя сразу узнала. А ты меня нет, значит, я буду богатой.

Улыбка у нее вышла так себе, неубедительная и жалкая, смотреть на Наташку было неприятно. Олег отвел взгляд и проговорил:

– Почему же, узнал. Ты хорошо выглядишь.

Он безбожно кривил душой – выглядела она, мягко говоря, неважно, и уж точно не так, какой он привык ее видеть. Эта нелепая куртка, тяжелые ботинки, круги под глазами, неаккуратная прическа – она точно старалась казаться незаметной, не выделяться из толпы и привлекать к себе не больше внимания, чем мышь, прошмыгнувшая через кухню. Едва начавшийся разговор начинал тяготить его, будил тяжелые воспоминания, от которых с таким трудом избавился, и Олег решил, что надо уходить. Он обернулся, посмотрел в сторону торгового зала, потом – недвусмысленно – на часы.

– Торопишься, – произнесла Наташка, но с места не сдвинулась, по-прежнему смотрела в окно и говорила, обращаясь к своему отражению: – Знаю, видеть меня не хочешь, думаешь, что это я во всем виновата. Так и есть. – Она поежилась от сквозняка и запахнула куртку на груди. – Я тебя уже три дня тут жду. Видела неделю назад, когда ты сюда за продуктами приходил, но подойти не решилась. И новый твой адрес знаю, я к отцу твоему туда приходила, но он меня выгнал. Сказал, что я тебе жизнь сломала и могу катиться куда угодно. Я ушла, потом он умер.

От ее слов колыхнулась внутри и окрепла невесть откуда возникшая злость, Олег пока сдерживался, но чувствовал, что надолго его не хватит. Вот ведь как бывает – думаешь, что все отболело и умерло, ан нет, оно лишь затаилось до поры, как амфибия, что пережидает сухой сезон, замуровавшись в сухую глину, откуда вылезает с первыми каплями дождя. А панцирь трещит, лопается, разваливается на куски, и это больно, очень больно, так, что и не передать.

– Мне плевать, – глухо проговорил он, – честное слово. Виновата – ответишь, я за свое уже ответил.

– И я ответила, – еле слышно произнесла Наташка. – Если еще больнее наказать меня хочешь, то не старайся. Я сполна получила, за все…

– Аборт ты зачем сделала? – Олег не мог заставить себя посмотреть на нее, злость душила его похлеще удавки, и он боялся сам себя, что не выдержит и ударит Наташку прямо здесь. Нет, ничего не закончилось, никто ничего не забыл, и прав Морок – с Наташкой придется поговорить, хотя бы для того, чтобы через очередную боль окончательно порвать с прошлым, забыть его раз и навсегда.

– Зачем, спрашиваю? – подался он вперед и глухо повторил: – Чем тебе ребенок помешал? Или ты меня так ненавидела, мстила типа? Что я тебе такого сделал, что?

Он на всякий случай убрал руки в карманы и наступал на Наташку, буквально загоняя ее в угол. Та отступала, тянула за собой по подоконнику сумку за длинные ручки и все смотрела в окно. Рот у нее перекосился, на щеках появились красные пятна. Мелькнула и пропала убогая жалостливая улыбка, Наташка справилась с собой и сказала очень тихо, так, что Олег едва расслышал:

– Это был не аборт. Ребенок умер во мне еще до того, как я попала в больницу. Я тоже могла умереть, но меня спасли, сделали операцию, но неудачно, и больше детей у меня не будет. Извини, что я помешала тебе, я пойду. Пока.

Она застегнула «молнию» до горла и принялась наматывать шарф. Руки у нее дрожали, сумка упала на пол, Олег поднял ее, подал девушке. Та потянула ее на себя, но Олег держал сумку за ручку.

– Почему он умер? – так же тихо спросил он, но Наташка лишь помотала головой и дернула сумку на себя. Потом еще раз, еще, пока не раздался короткий опасный треск, и одна ручка едва не оторвалась.

– Почему? – уже громче повторил Олег. – Я должен знать, имею право. Что ты с ним сделала?

На них обернулись сразу несколько человек: пожилая пара и полная тетка, что с озабоченным видом волокла к выходу две набитые дешевой едой сумки. Подозрительно посмотрела на Олега, на Наташку, обошла их и двинулась к выходу.

– Не кричи, – сказала Наташа, – или охрана вызовет полицию. Пойдем, поговорим в другом месте. И я не убегу.

Она забрала сумку, повесила ее на плечо и пошла впереди Олега вверх по лестнице. Второй этаж, третий, четвертый – там оказалась забегаловка с фастфудом и полукруглый зал с множеством столиков. Наташка села за самый дальний у колонны, подпиравшей потолок, Олег устроился напротив.

– Надо что-то заказать, иначе нас выгонят.

Он молча поднялся и пошел к стойке, взял чай себе и Наташке, еще какую-то сладкую ерунду, сгрузил все это на столик и потребовал:

– Что случилось? – И тут припомнил вдруг все, что было на Валовой, провел по лицу рукой и еле слышно спросил: – Это был Чирков? Ты просто скажи мне, да или нет.

Наташа сосредоточилась на чайном пакетике, купала его в кипятке и будто не слышала обращенных к ней слов. Олег ждал, время шло, над пластиковыми стаканчиками поднимался пар, чай остывал, превращался в холодное пойло.

– Чирков? – переспросил Олег, и Наташка, мотнув головой, сказала гнусавым от слез голосом:

– Да, и второй, приятель его, Матвеев, кажется… Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону и назвал себя…

– Рожа гладкая, челка на лбу. – Олег словно заново проживал тот момент и видел перед собой и поганого следака, и его приятеля-садиста. Матвеев, значит. Максим Матвеев, вот кто это был. Открытие ровным счетом ничего Олегу не давало, кроме того, что теперь он знал фамилию второго ублюдка. – Расскажи, – попросил он Наташку.

Она провела ладонью по глазам, отпила чай и проговорила:

– Следователь вызвал меня подписать какие-то бумаги. Я пришла…

– На Валовую, в отделение полиции? – перебил ее Олег.

– Да, – кивнула Наташка. – Я пришла, он сказал мне, что обстоятельства изменились, и мне надо подписать другой протокол допроса. Я начала читать, добралась до места, где ты с ножом кидаешься на Капустина, и сказала, что подписывать это не буду, что это вранье. Чирков предложил мне подумать хорошенько, я сказала, что ничего подписывать не буду, и хотела уйти, но тут Матвеев чем-то брызнул мне в лицо из баллончика, и я отключилась. А очнулась…

– Зачем ты вообще пошла туда? – вырвалось у Олега. Дальше воображение рисовало ему такие картины, что сдерживаться он больше не мог и почти орал на нее: – Зачем? Господи, зачем ты это сделала?! Боже мой, нельзя же быть такой тупой…

И осекся – Наташка улыбалась уже своей привычной и знакомой улыбкой.

– Думаешь, они отвезли меня в лес и изнасиловали? Нет, не угадал, меня и пальцем никто не тронул. Когда я пришла в себя, вокруг было темно и очень душно, пахло пылью и мокрым деревом. Я хотела сесть, но не смогла даже повернуться – кругом были доски, толстые, сырые, они были со всех сторон, почти касались моего лица, и я поняла, что лежу в гробу.