Трижды преданный - Кирилл Казанцев

Из кармана к ногам упал белый бумажный обрывок, Олег скривился и забрался на стеллаж, перекинул конец провода через балку под плоским потолком, закрепил, второй конец намотал себе на шею. По коже пробежал озноб, он передернулся, но продолжал действовать быстро и ловко, точно не в первый раз мастерил себе петлю. Видимо, за последние месяцы Олег столько раз мысленно прогонял эту картинку перед собой, столько раз скручивал и разматывал шнур, что сейчас пальцы действовали автоматически. Затянуть еще разок, посильнее, закрепить, дернуть за тянущийся к балке конец, и все закончится…

– Бог в помощь!

Олега будто кипятком ошпарили, он повернул голову и не сразу сообразил, что происходит. Перед глазами плыл туман, потолок качался, балка извивалась, точно лиана, стеллаж и стенка выгибались волнами. А между ними виднелся силуэт человека, он то приближался, то его снова относило к проходу, человек что-то говорил, но Олег не разбирал ни слова. Стеллаж вдруг покачнулся, он не удержал равновесие и рухнул вниз.

Горло сдавило, голова рывком откинулась назад. Стало больно, так больно, что Олег не выдержал и закричал. Но это лишь так показалось, из глотки вырвался жалкий хрип, тело свело судорогой, его швырнуло к стене, потом он врезался затылком в жесткий бок коробки, разинул рот, пытаясь вдохнуть, но провод сдавил горло, удавка держала его крепко. Тело выгнулось так резко, точно преломился хребет, он бился в петле, рвал ногтями кожу на шее, перед глазами все плыло, свет уже гас, и уже накатывали смертные сумерки, когда удавка неожиданно пропала. Олег рухнул вниз, врезался локтем в бетонный пол, боль привела в чувство, и он увидел над собой человека, вернее, только смутные очертания его лица.

Тот быстро оглянулся, присел на корточки и принялся разматывать провод. Дернул с силой, зацепил кожу до крови, выругался и снова обернулся. Зашвырнул обрывки провода на стеллаж, поднял Олегу голову, всмотрелся ему в лицо и вдруг с силой ударил по щекам.

– Давай, дурак, приходи в себя, – услышал Олег тихий голос, но ответить не смог, только судорожно дышал, прижимал руки к груди и кашлял. Потом его рванули за грудки, подняли и прислонили к стене:

– Ну, бухгалтер, ты и придурок…

Он собрался ответить что-то в том же духе, как шум в цеху смолк, и послышались звуки шагов. Человек хитро улыбнулся, приложил палец к губам и вдруг с силой врезал ему кулаком в живот. Едва восстановившееся дыхание разом перехватило, но Олег успел ответить ударом ботинка по колену. Человек покачнулся, но удержался, удивленно вскинул брови и ударил Олега еще раз. Получил на этот раз кулаком по скуле, и все закончилось – его оттащили охранники, швырнули куда-то в проход, и в темном углу сразу стало тесно. Олега подняли с пола, заломили руки, потащили через цех к выходу, дальше, через улицу, через несколько ворот и переходов в одноэтажное кирпичное здание и втолкнули в камеру.

– Отдохнешь недельку! – раздалось из коридора, грохнула мощная дверь с окошком, зазвенели ключи.

Олег осмотрелся – узкая камера, две койки, между ними стол, зарешеченное окно под низким потолком, в углу раковина и унитаз, стены выкрашены зеленой краской. Не иначе, в ШИЗО угодил, сподобился за два с лишним года, впервые здесь оказался, только странно как-то все вышло, мутно, быстро и странно. И спросить-то некого, хотя о таком лучше молчать. Ему вдруг стало стыдно, он даже покраснел, как в детстве, даже боль в горле ненадолго прошла, правда, кашель продолжал донимать. Он коснулся пальцами шеи, посмотрел на пальцы – на них осталась кровь, и решил умыться, но тут в замке снова зазвенели ключи. Дверь открылась, и в камеру втолкнули человека – невысокого, жилистого, с короткими темными волосами и ехидной улыбкой на тонких губах. Олег узнал его сразу, хоть и разглядеть толком не успел. Человек был ему знаком, что объяснимо – за два с половиной года все зэки успели друг другу примелькаться, ведь так или иначе все пересекались на ограниченном пространстве.

А тот оглядел Олега с головы до ног, смерил взглядом серых, чуть прищуренных глаз и плюхнулся на койку, закинув руки за голову, а на скуле у него наливался синевой качественный «фонарь».

«Моя работа», – подумал Олег, быстро умылся и лег на соседнюю койку, отвернувшись к стене. Закрыл глаза, пытаясь заснуть, но снова закашлялся и тут услышал:

– Ну, ты и придурок, говорю. Это ж надо – вешаться надумал…

– Чего ты полез не в свое дело? – зло перебил его Олег. Говорил и был противен сам себе аж до тошноты, до помрачения рассудка – это ж надо так облажаться. В горле першило, болела шея с содранной над кадыком кожей, и зверски кружилась голова. Больше всего на свете он сейчас хотел отключиться и прийти в себя, когда все забудется. Или вообще отмотать время назад, но это лишь в сказках бывает.

А сосед вздохнул, повозился, устраиваясь поудобнее, и произнес:

– Надоело. Я дохлятины на своем веку навидался досыта. Вышел, понимаешь, перекурить втихую, а тут ты, такой красивый… Всю малину мне обломал.

Послышался тихий смешок, но Олег не оборачивался. Злость поднялась в нем, накрыла с головой, и он едва сдерживался, мечтая об одном – чтобы тот заткнулся. Но человек продолжал:

– Ты в другой раз прежде думай, чем башку в петлю совать. Прикинь – хребет сломан, рожа в блевотине, сам весь в дерьме, глаза из орбит вылезли, язык до плеча висит. Но это поправимо, его тебе в морге отрежут, а потом в живот запихнут и так зашьют…

Олег сжал кулаки, но пока помалкивал, надеясь, что собеседнику надоест, и он угомонится. Тот помолчал немного и снова завел свою пластинку:

– Так что вешаться – это не вариант, и травиться, кстати, тоже не советую. Дня два-три помирать будешь, а то и неделю. Рвота круглосуточно, понос, трубки из шеи и глотки, да еще разденут догола и к койке привяжут, чтоб не рыпался…

– Отвали! – глухо проговорил Олег, чувствуя, как сводит губы. – Иди к черту со своими советами!

– Рад бы, – язвительно отозвался тот, – рад бы пойти, да некуда, все камеры забиты, только у тебя местечко нашлось. Так что придется тебе меня недельку потерпеть, за драку тут дольше не держат.

Олег прижался лбом к ледяной стенке, прикрыл глаза. Ничего, неделя – это немного, всего семь дней, это терпимо, но при условии, что этот олень немедленно заткнется. «Олень» же, судя по звукам, сел на койке, потом встал, прошелся от стола к двери, потом снова сел. И выдал:

– Еще утопиться можно, неплохой вариант. Всплывешь через сутки, синий и раздутый, как баклажан, а на тебе тина, улитки, пиявки – им тоже жрать надо. Будешь плавать рожей вниз, пока не вытащат, а рядом куски шкуры, «трупные перчатки» называется…

К горлу подкатила тошнота – то ли после удавки, то ли от слов соседа по камере. На лбу выступил липкий пот, по спине побежали мурашки, обдало морозцем, и Олег передернулся, как от холода. «Оратор» же решил, что это его лекция так действует, воодушевился и продолжал занудным, чисто профессорским голосом:

– А если с крыши сиганешь, этажа с десятого, к примеру, то внизу от тебя фарш останется. Кости наружу, потроха тоже, зубы еще в полете разлетятся, если о балкон головой заденешь или о что другое. Череп всмятку, мозги из ушей… Мухи сразу налетят, собачки набегут, кошечки, они дохлятинку уважают. Даже если ты еще не умер, для них ты все равно еда. Видел я как-то кота, красивый, полосатый, морда с кулак размером, так у него вся пасть в крови была и в этих самых мозгах. Деликатес, блин, не каждый день пожрать доведется… Но это если не сразу найдут, а так все просто – сложат тебя в пакетик, положат его в гробик, заколотят и родственникам отдадут, чтобы им психику лишний раз не травмировать…