Игра без правил - Энтони Гальяно

От моих симпатий к Мэтсону давно не осталось и следа, но в нашей дружбе случались яркие моменты. Порою я был уверен, что могу доверять ему на все сто. Мне казалось, что Рэнди Мэтсон — это такой человек, который всегда вытащит тебя из тюрьмы под залог или выслушает за кружкой пива, если тебя покинула надежда. И какое-то время было именно так. Теперь, глядя на него, я осознал, что, когда застал их вдвоем, потерял не только Вивиан. Я потерял еще и друга.

Перед стойкой стоял табурет, я сел и налил себе виски. Я пребывал в странном расположении духа. Выпить хотелось настолько, что я наплевал на любые доводы разума. Я посмотрел на время: три часа. Я еще успею в последний раз выпить с бывшим другом, хоть он в конце концов и оказался задницей.

Мужчины предают женщин, женщины — мужчин, но когда мужчина предает мужчину, происходит что-то особенное. Кто знает, что именно? Возможно, пропадает иллюзия того, что пресловутая мужская независимость и впрямь существует, что это не мираж в пустыне, только кажущийся реальностью. И вот иллюзия исчезает, и вокруг снова пустыня, и ты опять бредешь по ней, отягощенный вопросом, не была ли истинной та самодостаточность, которую ты сам выдумал и сам, кажется, одолел.

«Эх, Мэтсон, придурок ты несчастный», — подумал я.

Я снова вспомнил пресловутый вечер в захолустном баре и Мэтсона в тот момент, когда я схватил его за плечо. На его лице было написано потрясение, смешанное с внезапным острым сожалением, что сделанного не вернуть и что-то драгоценное безвозвратно утрачено.

«Рэнди, сукин ты сын, — без всякой злобы сказал я про себя, — посмотри, до чего это тебя довело».

Я допил виски, встал и обошел стойку. Ничего приятного, конечно, но мне нужно было взглянуть на его лицо. Не из любопытства, просто недаром говорят, что бывших полицейских не бывает. Я не мог продолжать, не увидев его лица.

Двумя пальцами, как пинцетом, я взял мертвеца за волосы и приподнял ему голову. Кровь приклеила ее к ковру, и мне пришлось приложить силу. Левый глаз, куда вошла пуля, представлял собой сплошное месиво. Нет ничего тяжелее, чем голова покойника, и я ощущал этот вес сполна. Лицо деформировалось от долгого лежания на жесткой поверхности. Трупное окоченение уже прошло, и левая щека напоминала застывшую массу воска. Смерть сделала загорелую шею настолько несгибаемой, что, если бы я отпустил голову, она ударилась бы об пол, как выпущенный из катапульты камень. По моим оценкам, смерть наступила не более полутора суток назад. Скоро труп начнет разлагаться, но к тому времени он будет уже глубоко под водой, я надеюсь. Я предельно осторожно положил голову Мэтсона и несколько мгновений неподвижно стоял рядом с ним на коленях, светя покойнику в затылок и припоминая те времена, когда мы были друзьями. Затем встал.

Я вышел из каюты, поднялся на мостик и уселся на узкое сиденье перед панелью управления. Ключи, как мне и сказали, были в замке зажигания. Минут пять я провел, осваиваясь с расположением приборов. Последний раз я управлял яхтой такого размера очень давно, так что стоило освежить память. Поначалу я пользовался фонариком, пока не стал ориентироваться на ощупь. Наконец я решил, что достаточно, и в последний раз оглядел море. Ничего подозрительного я не заметил. Сплошная темнота, если не считать мерцания звезд и тусклого света молодой луны.

Я включил двигатель. Стартуем. С негромким скрипом начал подниматься якорь. Когда красная лампочка на приборной панели перестала мигать, я дал ходу, и большая яхта устремилась вперед, поднимая за кормой бурун. Судно двигалось быстро, без огней, но дальше, в открытом море, их придется включить. Я был сосредоточен, как никогда, и выбросил из головы все посторонние мысли. В мире существовали только я и «Карусель». В нем не осталось места даже рыбам. Я шел без опознавательных знаков. Пограничные катера шастали где-то рядом, но я ничего не мог с этим поделать. Я выступил в одиночку против здравого смысла, не говоря уже о законе, и отступать было слишком поздно.

Мне нужно было отойти от берега примерно на шесть миль в глубокие воды Гольфстрима, где затопленное судно никто не найдет. Туда, где древние корабли и смытые за борт контейнеры уже ничто не в силах поднять с морского дна. На хорошей скорости это займет около часа. Под приборной панелью я обнаружил бинокль и внимательно оглядел горизонт. Потом посмотрел на берег — там таяли в темноте огни особняка, пока наконец он сам не превратился в тоненькую черточку. Прямо по курсу было пусто. Я поставил яхту на автопилот и спустился вниз, чтобы снова выпить.

Я плеснул себе виски и стал глядеть на море под приглушенный рокот двигателей, стараясь не думать о мертвом Мэтсоне за стойкой. Посмотрел на часы. Времени оставалось не так много, и я был рад этому. Если правду говорят, что души убитых бродят, потрясенные, вокруг места преступления, то здесь, в этой каюте, я ощущал всю боль и изумление Рэнди, когда его предали в последний раз. Рэнди — теперь мы снова были на «ты» — не ждал смерти.

Он считал, что превосходство на его стороне, — ту же ошибку совершил когда-то Голиаф. Затем появился пистолет. Но даже тогда, возможно, Мэтсон не верил, что пришел конец. Смерть наступает не сразу, особенно когда думаешь, что держишь весь мир за яйца, а бессмертие гарантировано тебе с рождения, потому что ты молод, богат, красив и тебе еще ни разу не стреляли в голову. Из подобного опыта крайне трудно извлечь полезный урок. Я поднял стакан за Рэнди и пожелал ему покоиться с миром. Допил виски и посмотрел на часы. Пора топить яхту.

Я вернулся к штурвалу. К тому времени стало так темно, что я был вынужден включить габаритные огни. Я осматривал горизонт в поисках других судов, но казалось, что океан принадлежит только мне. Примерно через час, когда я решил, что отошел от берега достаточно далеко, я заглушил двигатель и нажал на кнопку подъема якоря, после чего направился в машинное отделение.

В течение жизни мне встречалось немало учителей, и от некоторых я набрался такого, что и не рассчитывал применить эти знания на практике. Одним из учителей был капитан Тони, занимавшийся, как я уже говорил, сомнительным бизнесом по возврату угнанных судов, а это куда опаснее возврата автомобилей. Время от времени ему приходилось и топить яхты, как правило, ради выплаты страховки, а однажды по заказу наркоторговца, решившего имитировать собственную смерть, пока его разыскивала половина полиции обеих Америк. В таких операциях я не участвовал, но Тони рассказывал, что к чему.

Метод довольно прост. На каждом судне есть тонкие трубы, ведущие за борт и предназначенные для сброса отработанной жидкости. Они оснащены клапанами, благодаря которым океанская вода не заливает корабль. Достаточно открыть все эти клапаны одновременно, как яхта заполняется водой и тонет.

Я открыл дверь в машинное отделение, и в нос ударил запах солярки — эффект был как от нюхательной соли. Я достал фонарь, спустился по трапу и нашарил выключатель. Передо мной предстало нагромождение переплетающихся, как кишки, труб и насосов. Я стал осматривать помещение и вдруг уперся взглядом в мертвое тело, лежащее навзничь на трюмной помпе. Я отпрянул так резко, что стукнулся локтем о трап, попав прямо по выходу нерва. Фонарь вылетел из руки и покатился по полу, но я даже не думал его поднимать. Я просто стоял, согнувшись и потирая локоть, и глядел на мертвеца, а сердце бешено колотилось от выброса адреналина.