Хвост Греры - Вероника Мелан

Он все-таки был мужчиной. Очень сильным, крепким и очень возбужденным. Он хотел сделать все то, о чем я его просила, но вместо этого продолжал позволять себе просто любоваться. Наклонился ниже – я подалась назад, – отыскал ртом сосок. Приласкал его языком неторопливо, очень чувственно, после второй. Еще ниже, поцелуй в живот, ниже. А после целомудренный поцелуй туда, куда очень хотелось – в место блаженства, в место стыда. Аккуратно раздвинутые пальцами губы; его язык умел понимать чужую нужду, знал о неторопливости, знал о том, как, сколько и когда… Я понимала, что сдамся быстро, несмотря на то, что всегда стеснялась этого процесса – почти никогда не допускала к себе подобным образом, но Лиам…

Лиам не довершил начатое, поднялся. Припечатал еще одним поцелуем, а после аккуратно, поглощая мой стон своими губами, ввел в скользкую меня два пальца. Хороших пальца, мужских… Я обвилась вокруг плеч в серебристой форме своими руками, повисла на них, ощущая, что меня полноценно берут – да, не членом, но все же…

Я не успела. Не успела почувствовать много толчков, не успела вкусить его столько, сколько мне хотелось – впервые мое тело, ощущая острую нужду в ласках, разрядилось неумолимо быстро, почти моментально – не прошло и двадцати секунд…

Каждую из моих судорог он пропускал через себя, через все свои оболочки, запечатывал в памяти, сливал с собой. Он был моими судорогами, был их причиной, был внутри меня, когда они происходили. И бесконечно долго держал в руках, обнимал, когда все закончилось, когда я затихла. Вот так он дал мне себя не давая. Получил то, от чего не смог отказаться, не сдал тест блестяще, но сдал его так, как хотел сам.

И снова это чувство любви и ненависти. Мой обреченный шепот:

– Ты… не дал мне себя.

Молчание. Я привыкла даже к его форме.

– Я обещал тебе вернуть волю к жизни.

«Но не обещал тебе себя».

Хотелось его ударить, но обнимать его же было слишком хорошо.

– Но вернул мне только ярость.

Мягкий поцелуй в уголок губ.

– Это хорошее начало.

Он уходил. Оставлял меня у дверей.

И я, как никогда сильно, желала удержать его здесь, оставить себе и одновременно пнуть так, чтобы он летел по лестнице. Удивительный микс. Наверное, если бы мне дали прожить с ним вместе год, первые полгода я бы из мести, из-за причиненной боли, пыталась бы разодрать ему лицо. Битва лезвий, между которыми лавирует любовь.

«Ненавижу», – хотелось шепнуть обреченно. За все. И повиснуть на нем тоже хотелось.

Он бил меня до сих пор, хотя совершал все действия мягко.

– Я забуду тебя сразу, как выйду отсюда!

Никогда раньше я не испытывала желания мстить, но человеку с двуцветными глазами хотелось сделать больно хотя бы напоследок.

Он повернулся от двери, застигнутый моими словами в спину, как ножами. Долго смотрел на меня, после положил ладони мне на лицо. Очень нежно, даже трепетно. Вечная смесь бетона и магической пыльцы.

– Не сможешь, – ответил просто. Без вызова, без снисхождения – констатировал факт.

«В тебе моя энергия».

Вот спасибо… Заарканил. И обида, прорвавшаяся наружу:

– Зато меня забудешь ты. Сразу, как уйду.

Он молчал. Смотрел тем самым взглядом, который вглубь, в самое ядро.

– Нет. – Отозвался после паузы. – Не забуду.

И на том спасибо.

Я почему-то вырывала его из себя с мясом, хотя еще сутки назад не могла предположить такого.

– Ты вернешься, – спросила судорожно, когда Лиам коснулся ручки двери, – чтобы однажды довершить начатое?

Нечитаемые глаза, едва дрогнувший уголок рта – быть может, он хотел что-то сказать, быть может, хотел усмехнуться. Но не сделал ни того ни другого.

Просто ушел. Просто закрыл за собой дверь.

И спустя секунду я испытала такой приступ ярости, на который, как сама думала, не была способна – хотелось сжать кулаки, орать, как ведьма, чтобы трещали стены, чтобы лопнули барабанные перепонки у того, кто спускался по лестнице. Но я молчала, переполнившись сухой и мрачной решимостью забыть человека с двуцветными глазами. Его энергию, его имя. Что он вообще существовал.

Все последующие часы в каземате я провела в одиночестве.

Провожать меня с СЕ на следующий день он не пришел.

Конец первой части

(Brand X Music – Forbidden Love)

Неделей позже.

– Как вы себя чувствуете, мисс Дельмар?

Отлично. Отвратительно. Тебе какое дело? Доктору, который задавал мне один и тот же вопрос седьмой день подряд, хотелось нахамить. Но я держалась.

– Хорошо, – ответила я чинно и сдержанно, как старая библиотекарша, знающая, что заданный вопрос – не более чем вежливая формальность.

Хорошо, если не считать бешенства оттого, что меня так и не выпустили на волю. Поместили в пансион, отдаленно напоминающий отель: двухэтажное здание, пустые коридоры, череда запертых комнат. Очередная тюрьма, на этот раз в «восстановительных» целях. И если бы не лес вокруг, не разрешенные прогулки и не относительно вкусная еда, я бы начала кидаться на стены.

– Хорошо?

Незнакомый доктор напоминал человека. Выглаженные брюки, рубашка, джемпер. Солидный и псевдоуютный кабинет психотерапевта, располагающий к беседам. Интерьер, однако, должным образом на меня не действовал. Наши ежедневные диалоги я укорачивала как могла, знала, что напротив меня очередной, переодетый в штатское Комиссионер. Научилась чувствовать их по ауре, по слишком глубоким изучающим взглядам.

– Физические отклонения? Головные боли, панические приступы?

– Нет. Ничего такого.

«Я девочка-ромашка. Я прелестный розовый лепесток, безмятежная пчелка. Видишь?»

Лес вокруг был хвойный, и его площади хватало для того, чтобы временно забыться. Шумели от ветра кроны; постепенно свежий воздух входил и в мою голову, что-то выветривал, что-то успокаивал, хоть и медленно. В номере ни телевизора, ни радио, но удобная кровать и красивый вид из окна. Пустые тумбы, пустые шкафы – одежда и личные вещи у меня отсутствовали. «Постояльцев», кроме меня, не было; в коридорах время от времени встречался только молчаливый обслуживающий персонал.

По прибытии сюда мне коротко объяснили: «Мы должны вас понаблюдать». И, зная о том, что за мной наблюдают, я вела себя максимально «нормально», держалась тихо и в рамках, хотя агрессия, взметнувшаяся во мне после ухода Лиама, не только не исчезла – она возросла. Непривычная для меня, новая, она билась внутри меня, как штормовой океан, и сохранялось, несмотря на мое невозмутимое выражение лица, ведьминское настроение. Этот пансион стал последней проверкой моих до предела натянутых нервов.