Ночь, которой не было - Ая Кучер

— Всё, что захочешь, — нашептывает Сэм, подобно змею-искусителю. Вытаптывает своими пальцами дорожку вниз, вдоль шеи и ключиц, обводит торчащую грудь и спускается к краю майки, касаясь оголённого живота. — Только попроси, Юн. Попроси нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А я не могу. Дышать не могу рядом с ними, забывая основной инстинкт. А говорить и подавно. Слова становятся тяжелыми грузом в моей груди, не способным подняться выше. Я выдавливаю из себя только хрип и стон, который раскатывается по коже краснотой.

Делаю то, что могу. Сильнее вдавливаю ладонь в подрагивающее тело. Провожу по мышцам, вызывая хриплый стон из груди Алекса. Он усладой ложиться на меня, подталкивая дальше. Слегка царапаю ногтями кубики, устремляясь вниз. Поглаживаю тёмную дорожку волос, скрывающуюся за резинкой трусов. Ещё немного ниже и я уткнусь ладонью в выпирающий член мужчины. Слегка поглаживаю, но не решаюсь сделать следующий шаг.

Это же так неправильно, так порочно, так нездорово. Только всё в затуманенном мозге кричит о желании продолжать, что нет ничего более правильнее этого момента.

Сэм накрывает мою ладонь своей, подталкивая в нужном направлении. Я чувствую горячую плоть под рукой и вместо того, чтобы отдёрнуть, слегка сжимаю, заглядывая в потемневшие глаза мужчины.

— Фак, принцесса, — Алекс закатывает глаза, толкаясь бёдрами мне на встречу. — Сделай так ещё раз.

И я делаю. Сжимаю, веду по вставшему члену через ткань брифов, наслаждаясь каждым стоном мужчины. Из-за меня, для меня. Его реакция лучше любого афродозиака. Действует на меня подобно яду, заставляя возбуждаться сильнее, чем даже в период обострения. Я хочу его, их, так сильно, как никогда и никого.

Музыка резко обрывается, и остается только рваное дыхание. Одно на троих. И в этой оглушительной тишине на меня обрушивается осознаннее. Окатило холодной водой, вставляя мозги на место.

Я подскакиваю, стараясь сбежать, как делаю всегда, когда мне страшно. Но Сэм тянет на себя, не отпуская запястья. А Алекс надавливает на плечи, возвышаясь, своим телом пресекает любые попытки уйти.

— Сядь, Юнна, — и от твёрдости в голосе брюнета меня пришибает к месту.

Сэм сильнее стискивает в своих объятиях, продолжая гладить тело, пробравшись под майку. Мешает думать, принимать правильные решения, отвлекает меня. А Алекс вдруг отступает, присаживается возле меня на пол, и гладит мои колени, только добавляя путаницы в мои мысли.

— Всё хорошо, Юн. Тебе нечего бояться, слышишь? Мы можем закончить игру. Можем просто поужинать. Можем, — его голос вздрагивает на этих словах. — Можем продолжить то, что только что делали. Просто скажи, чего ты действительно хочешь, принцесса.

Но я не знаю. Не знаю, чего хочу. Я должна хотеть всё прекратить, закрыться в спальне и ждать утра. Уйти от них, от этих ужасных мыслей и придушить бабочек в животе. Вытравить их дихлофосом, вытравить вообще всё, что происходит со мной.

Я должна об этом думать, но не хочу. Ведь правда в том, что я не хочу сегодня быть нормальной. Рядом с этими двумя мужчинами я чувствую себя сломанной и вывернутой наизнанку, но именно это кажется мне правильным сейчас.

Я не могу сказать им да, не могу так разрушить свою стену приличия, которую выстраивала с момента, когда получила диагноз. И не могу отказать им, потому что это выше моих сил. Это словно говорить им «нет», а при этом тыкать раскалённой кочергой в своё тело.

— Давай, принцесса. Скажи и позволь нам порадовать тебя.

— Dränge sie nicht, Ал.

— Не торопи её.

— Чего ты хочешь? — Сэм разворачивает меня к себе, заглядывает обеспокоенно. Словно считывает все сомнения на моём лице и улыбается подбадривающе. — Мы примем любой ответ.

— Я просто, — слова даются с трудом, будто вырываю из груди, оголяя нервы. — Я не могу.

— Не можешь или не хочешь? Будь честной с нами, Юн. Будь честной с самой собой.

И это же самое сложное, Сэм, как ты не поймёшь. Я могу лгать другим, лгать себе, но честность — непозволительная роскошь для меня. Признать, что я хочу сразу двоих, задыхаюсь от одной их близости. Рассказать, как меня пронизывает желанием поцеловать их, утянуть в аморальный тройничек, опуститься на колени.

Я всегда старалась обуздать свои порывы, сдержать их в себе. Не дать пасть на дно порочности. И хуже всего было в том, что я же обуздала, купировала таблетками и лечением. Меня больше не должно было так вести от ласк, затуманивая возбуждением все доводы разума. Этого не было уже почти два года и я справлялась. А они двое являли собой главную угрозу моей безопасности, моей стене нормальности, выстроенное вокруг, как защитный барьер.

И плевать, если я действительно хотела чего-то подобного, даже без своей нимфомании. Если была сломана изначально, без сбоя в работе гормонов. Мне было безопасно списывать все желания на болезнь. А потом появились они и вывернули всё, заставляя взглянуть правде в глаза.

И делают вид, что в этом нет ничего страшного. Может, для них это привычное дело. Может, они так постоянно развлекаются, деля одну девушку на двоих. Для них это обыденность, а для меня крах всех устоев.

— Тише, — Алекс нежно проводит по моему лицу, стирая слёзы. Только сейчас понимаю, что плачу. — Принцесса, мы не сделаем тебе ничего плохого. Только то, что ты захочешь.

— Я… Я не готова.

Трушу, оставаясь в своём куполе. Руки вдруг пропадают с моего тела, оставляя после себя болезненную пустоту. Я прикрываю глаза, в которые будто песка насыпали. Сейчас проморгаюсь, посмотрю на них и всё закончится. Увижу в их глазах разочарование, может, злость. И их отношение ко мне поменяется. Они поймут мой отказ и отступят. Зачем дальше кружить вокруг отказавшей им девушки.

Но ничего не меняется. Мужчины больше не давят, не ласкают тело, не стараются уговорить. Но на лицах ни капли разочарования или гнева, только понимание. Лёгкие нежные улыбки, подбадривающие и успокаивающие.

— Всё хорошо, Юн. Значит, ничего не будет. Просто посидим у камина или продолжим игру?

— Продолжим, — это мазохист во мне говорит. Конченный и убивающий меня мазохист. — Только еду нужно убрать в холодильник. Если вы наелись.