Блокада в моей судьбе - Борис Тарасов

Не успели мы проводить взглядом самолет, как услышали дробные удары по крыше. Сразу догадались, что в дом попали зажигательные бомбы.

Быстро спустились на чердак и увидели горящие ослепительно ярким пламенем три бомбы. Они были небольшого размера – примерно как очень большие морковки.

К этому времени мы были уже достаточно проинформированы, что надо делать в подобных случаях. И поэтому сразу начали забрасывать бомбы песком.

Постепенно они погасли. Не успели мы, как говорится, вытереть пот, как прибежали бойцы местной противовоздушной обороны – две женщины с повязками на рукавах и пожилой мужчина. Они с улицы заметили дым над крышей и поняли, что здесь возник очаг возгорания. Увидев, что рядом с нами бомбы погашены, они сразу поняли, что они есть еще где-то.

Все вместе мы побежали в другой отсек чердака и вскоре там обнаружили еще одну зажигательную бомбу. Мы подоспели к ней буквально в последний момент.

Бомба уже прожгла песок и деревянное перекрытие занялось огнем. Дружными усилиями мы погасили и эту бомбу, ликвидировав очаг возгорания, и таким образом спасли дом. Старшая поста противовоздушной обороны похвалила нас за правильные действия и пообещала представить к награде.

Я этим очень гордился и считал своим вкладом в борьбу за оборону Ленинграда.

Вскоре началось такое, что всем стало уже не до наград. 8 сентября 1941 года (эту дату запомнили все ленинградцы) таким же образом мы сидели на крыше и наблюдали за очередным немецким налетом. Рядом с нами в этот раз сидело несколько взрослых.

Город был виден как на ладони. Картина была феерическая: летали фашистские самолеты, то там, то здесь раздавались взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий, пулеметов. Наших самолетов в небе в тот день мы не видели.

Вдруг мы заметили вдалеке столб дыма. Постепенно он разрастался и поднялся высоко к небу. Кто-то из взрослых с тяжелым вздохом сказал:

– Горят Бадаевские склады.

Всех охватило тяжелое чувство, поскольку было известно, что на этих складах – продовольственные запасы города. И если действительно разбомбили именно их, то последствия для города представлялись ужасными. К большому сожалению, после того, как ветер принес запахи жженого сахара, масла, зерна, все сомнения на этот счет рассеялись.

Действительно, вскоре после этого события положение в городе резко ухудшилось. Катастрофически быстро сокращались запасы продовольствия. В дома перестали подавать свет, тепло и воду. Вначале мы с мамой ходили за водой к военным, у которых была колонка. Но в этот год наступила очень ранняя зима, уже в октябре выпал снег, грянули морозы. Воду брать стало негде.

В нашей комнате стало очень холодно и темно по ночам. Много усилий мы приложили для утепления окон и дверей, но это никак не спасало от холода. Наконец, мама с кем-то договорилась, и нам установили маленькую железную печку, которую в народе называли буржуйкой. Ее устройство было весьма простым: небольшой бак размером чуть больше полуметра в диаметре и около метра в высоту, с отверстием для дверцы внизу. Вся эта конструкция устанавливалась на несколько кирпичей с тем, чтобы исключить контакт с полом и возникновение пожара. Помимо днища, сверху был приварен такой же лист железа с отверстием для трубы, которая выходила через окно прямо во двор.

Проблема состояла в том, чтобы максимально сократить поступление холодного воздуха в помещение через место, где труба выходила на улицу. Мы решали эту задачу тем, что обмазывали место сочленения железного листа и оконной рамы глиной. Особенностью этой печки было то, что она при топке моментально раскалялась, давая много тепла.

Через несколько минут в комнате становилось жарко. Но зато, когда топка прекращалась, печь так же быстро остывала, соответственно быстро падала температура в помещении. Эти самодельные печи были очень опасны в противопожарном отношении, бывали случаи, когда они даже взрывались. Так что за печкой надо было очень внимательно следить, чтобы не случилось беды.

Возникла новая, еще более серьезная проблема. Для этой печки нужно было много топлива, которого у нас, конечно, не было. Поначалу мы пытались собирать в окрестностях хворост, но поскольку этим занимались многие, результат был мизерным. Пришлось искать другие источники.

В одной из заколоченных комнат мы нашли остатки старого делопроизводства. Там было много завязанных шнурками папок с какими-то отчетами, толстых бухгалтерских книг, которые дружно отправились в печь.

Затем мы сожгли стеллажи, на которых это добро лежало. Постепенно начали выламывать доски из пола в коридоре. И все же основными поставщиками топлива для нас стали разрушенные дома.

Из подручных материалов соорудили так называемую коптилку – примитивный светильник, который представлял собой плоскую консервную банку, залитую маслом. Туда одним концом был погружен кусок бельевой веревки. Другой конец этой веревки, будучи подожженным, давал скудный свет, освещавший с наступлением темноты нашу бедную обитель. Этот светильник отчаянно коптил. Так что все стены нашей комнатки быстро почернели, да и сами мы ходили закопченные, как чертенята.

Но главная проблема была с продовольствием. Постоянно уменьшалась норма выдачи хлеба. В сентябре, вскоре после разгрома Бадаевских складов, норму выдачи хлеба уменьшили до 250 граммов в сутки на иждивенцев и детей.

Таким образом, на нашу семью в пять человек мы получали немногим больше буханки. На глазах быстро начало ухудшаться качество хлеба.

Правда, некоторое время еще выдавали в мизерных количествах мясо, масло, макароны.

Но очень скоро их выдавать перестали. Постепенно и норма выдачи хлеба на иждивенцев и детей стала уменьшаться и дошла до 125 граммов на человека. Кроме этого кусочка хлеба нам есть было нечего.

Начался голод. Степень его постоянно нарастала. Пожалуй, психологически в этом отношении самым трудным месяцем был сентябрь. До этого жизнь была еще относительно сносной. Кое-что мама приносила с рынка. А тут сразу все как отрезало.

Мы потом уже узнали из воспоминаний ленинградцев, что в это время еще работали коммерческие магазины, действовал черный рынок, где за деньги можно было достать продукты. Но дело в том, что у нас денег не было. И питались мы только тем, что получали по карточкам. Тут уже стало не до наблюдений за налетами. Постоянно хотелось есть. Мама внимательно следила за нами. Аккуратно делила между нами кусочки хлеба и то, что удавалось ей в данный день приготовить. Мы начали быстро худеть и слабеть. Каждый день начинался и заканчивался мыслями о еде, о том, где ее добыть. Этим же были заняты все окружающие нас люди.

Мать моя отличалась твердым характером. Она долго крепилась, не трогая запас крупы, который мы привезли из Шувалово, ведь весь этот запас состоял из нескольких килограммов. Но, как показали последующие события, эти несколько килограммов спасли всем нам жизнь. В начале октября, когда стало совсем плохо, мама собрала нас и сказала, что с этого дня она будет выдавать нам по блюдечку вареной крупы. Кашей это нельзя было назвать, так как жиров не было никаких. Правда, в госпитале маме удалось достать бутылочку рыбьего жира. Но, несмотря на голод, любителей поливать им кашу не нашлось. Поэтому глотали этот жир по чайной ложке в день.