Вранье - Жанна Тевлина

Дверь открылась без стука. Он увидел темный силуэт в проеме, долго вглядывался, но никак не мог понять, кто это. Силуэт качнулся, резко хлопнула дверь.

Он проснулся от страха, что все проспал. Рядом с ним лежала абсолютно другая женщина, которую он узнал мгновение назад. Но какое это было мгновение! До него ничего, оказывается, не было, так вялое шевеление в пространстве, которое Шура по наивности принимал за жизнь.

Когда в компании заходил разговор о женщинах, Шура почему-то смущался. Все, что было, он считал несерьезным, не таким, как у других. Собственно, долгих романов и не случалось, если не брать во внимание Свету из Крыма, которая сама настояла на продолжении отношений. Со Светой познакомились на ялтинском пляже. Она уныло брела вдоль кромки моря и искала украденные тапочки. Шура побаивался спонтанных знакомств, но девушка с унылым взором показалась неопасной, и он неожиданно для себя расхрабрился, подошел и предложил помощь. Света сразу сообщила, что у нее украли босоножки. Шура потребовал описать вещь. По ее словам, босоножки были красного цвета, без задников, немного потертые, но страшно фирменные. Шура авторитетно кивнул и пошел по следу. Несколько удивляло, почему украли только обувь. Одежда была цела, а из сумки выглядывал абсолютно сухой купальник. Но подобные вопросы в тот момент показались ему кощунственными. Ничего они, конечно, не нашли, а подробности открылись только вечером во время приватной встречи. Оказалось, что Света пошла по важным делам в кусты (но не по тем, о которых он думает), а босоножки попросила посторожить маленькую девочку. Девочку они впоследствии нашли. Ее, как выяснилось, отозвала мама, но босоножек ни у нее, ни у мамы не оказалось.

– Может, кто-то выбросил эти тапочки? – предположил Шура.

– Сам ты тапочки! Это фирменные босоножки! – крикнула Света, и Шура еще долго извинялся и объяснял, что он так называет любую летнюю обувь.

Потом они много пили, обмывая украденную вещь. Света призналась, что любит красненькое. Крымское вино чудо как хорошо. В Москве такого днем с огнем не сыщешь. Шура удовлетворенно кивал. А потом опять пошли на пляж – попробовать поискать босоножки в темное время суток. Он немного волновался. Дело в том, что первый мужской опыт с поварихой Натэллой его не вдохновил. Это случилось в начале второго курса во время сбора картофеля и кормовой свеклы. Повариха деликатно сообщила, что ничего не поняла, да и сам Шура мало что понял. «Не переживай, – сказала Натэлла, – надо трудиться, а не сидеть сложа руки». Шура согласился, но от дальнейших отношений уклонился.

Со Светой все получилось очень складненько. Шура возгордился и постарался вести себя как заправский бабник. Он испытывал к ней что-то вроде благодарности за легкую реабилитацию перед самим собой. Так получилось, что Света через два дня уезжала, но зато прилетал Борцов, которого Шура ждал с особым нетерпением. Любовную историю обсудили в деталях, дав соответствующую оценку Свете и ее тапочкам, и на этом Шура успокоился. Зато в нем появились какая-то легкость и уверенность, которые, Борцов, как водится, сбивал, но, видимо, тут произошла глобальная перестройка организма, которую сбить было уже невозможно. Хотя Шура, как всегда, другу подыгрывал, делая вид, что он по-прежнему знает свое место в их тандеме. Так было легче.

Больше никаких приключений за время отдыха не случилось. Вообще, если Вадик был рядом, познакомиться с девушками было затруднительно. Он тут же начинал язвить и выплескивать такую ядовитую иронию, что девушки мгновенно куда-то исчезали. Когда Шура указывал другу на небольшую тактическую оплошность, Борцов отвечал, что туда им и дорога и что с лохушками валандаться выше его сил.

Света проявилась, как только он вернулся в Москву. Родители сказали, что каждый день звонит вежливая девушка и требует Шуру по срочному делу. Шура посмеялся и пообещал разобраться. Но разобраться оказалось не так просто. Первый раз встретились и поехали в общежитие к какой-то Светиной однокурснице, которая еще не вернулась из родного города. Шура даже получил удовольствие от встречи. Через неделю он, презрев все приличия, каждые десять минут интересовался, когда же вернется из родного города подруга.

– Не дрейфь, чего-нибудь еще найдем. У меня подруг выше крыши.

В дальнейшем он перестал подходить к телефону и велел маме говорить, что он отбыл в долгосрочную экспедицию. Во время Светиных детальных опросов мама путалась, меняла названия мест экспедиции, время отъезда и приезда. Шура злился. Как-то за завтраком, когда они были вдвоем, папа полушутя-полусерьезно посоветовал не тянуть резину, назначить встречу и сказать девушке, что он, Шура, обдумал ситуацию и пришел к выводу, что их встречи следует прекратить. Никогда раньше папа ни о чем таком с ним не заговаривал. Казалось, эти темы смущают их обоих. А теперь это прозвучало так ошеломляюще легко, что он даже не успел внутренне закрыться, ощетиниться и превратить все в шутку.

– Ты Свету не знаешь. Она без боя не сдается.

– Ну и пусть не сдается. Ты сказал и освободился. Не надо прятаться, звонков пугаться. Позвонит – повторяй текст. И врать больше не надо. А что тебе делать? Не можешь же ты с ней встречаться насильно.

Доводы так поразили своей простотой, что он решил немедля проверить их в деле. И все сработало. Света, конечно, рассказала ему всю правду о нем самом, но его это уже не интересовало. А потом пропала. Это немного даже удивило. Он был уверен, что девушка какое-то время должна страдать.

После Светы у него было еще несколько краткосрочных романов, которые по большей части возникали в его воображении и, не найдя подпитки, там же гасли.

Марина приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Шуру. Даже взгляд у нее был иной, и ему уже не верилось, что всего мгновение назад она гладила его волосы, а он целовал ее, и ему было легко и нестрашно. В комнате было светло, а значит, прошло не мгновение, а целая ночь.

– Шура, я беременна.

Он непроизвольно хмыкнул, но тут же взял себя в руки. Марина опустила глаза, и на щеках ее проступил румянец.

– Я серьезно говорю.

– Так и я серьезно… Быстро ты как определила.

Марина откинулась на подушку и замолчала.

Он тоже молчал, и в молчании этом была какая-то неловкость, и он не знал, как ее преодолеть. Он хотел обнять ее, но что-то мешало.

– Девять недель.

Он невольно скосил глаза на ее живот:

– Хорошо, что не месяцев.

Марина рывком села на кровати и заговорила быстро и нервно, и он нехотя узнавал интонации той, прежней Марины. Был мужчина, снимал ее комнату. Недолго, всего две недели. Сразу после Виктора Петровича. Позвонил по объявлению. Ему диплом надо было защитить. Неважно. Все случилось как солнечный удар. (Шура уже встречал в какой-то книге подобное сравнение, но никак не мог вспомнить в какой.) Потом она опомнилась и решила все резко оборвать. Он иногородний, но не в этом дело. Она поняла, что это не ее человек, но было уже поздно. Он защитился и уехал домой.