А и Б сидели на трубе... - Алика Смехова

– Ну а это так, на черный день, – и он, как семечки, высыпал на кровать колье и разные мелкие украшения с крупными бриллиантами.

Они вернулись к гостям. Арина сияла новыми украшениями, как елка, и ее встретили аплодисментами. И хотя предложение руки и сердца было произнесено будничным тоном, Арина чувствовала, что это не шутка, и за подарками стоят серьезные намерения. Ей было приятно, что о ней думают и заботятся и что она – в надежных руках. Впервые со всей очевидностью Арина поняла, что назад, к Толику, дороги нет.

Несмотря на то что стрелки неумолимо приближались к двенадцати, Зита тут же уволокла ее в угол и стала поспешно разглядывать подарки. А Арина стояла неподвижно и думала только о том, как вернется в Москву. То, что после возвращения она переедет к Борису, уже не обсуждалось.

Поздно ночью она позвонила Толику и, ничего толком не объяснив, повторяла лишь одно слово: «Прости». В Москве давно было утро, и он отвечал ей пьяным голосом: «Бог простит». Арине казалось, что она говорит сейчас с Толиком не как с мужем, а как с младшим братом, родным человеком, за которого она ответственна. И чем более счастливой она себя чувствовала, тем тяжелее становилось у нее на душе. Она была растеряна и даже не могла решить для себя, радоваться ей или расстраиваться оттого, что Алеша вообще не вспоминает об отце и так сильно привязался к Борису.

Они катались на яхте, ездили в Орландо, в Диснейленд, и было трудно разобрать кого больше увлекло это путешествие, Бориса или Алешу. На Арину не произвел особого впечатления музей с фанерными домиками и макетами мировых столиц. Когда она призналась в этом Борису, он на нее по-детски обиделся. Этого она совсем не хотела, она прекрасно помнила о том, что у Бориса, выросшего без отца, не было счастливого детства, и понимала, что сейчас, с Алешей, он, возможно, переживает мгновения, которых ему не хватило, когда он был ребенком.

Арина осталась поджидать в кафе, пока Борис и Алеша путешествовали по искусственным городам. Вернулись они часа через три, увешенные всевозможными пакетами. Борис купил для нее одежду: для дома и отдыха кипу вещей от Диснея с фигуркой Микки Мауса, а когда она поинтересовалась, зачем ей шесть одинаковых костюмов, он ответил:

– Для дома. – И увидев на ее лице удивление, добавил: – У нас много домов, и везде должна лежать одежда, чтобы ее не приходилось возить туда-сюда. Что-то останется здесь, что-то увезешь в Сочи, что-то приедет в Москву. А еще у нас есть дома в Европе…

К такому Арина, конечно, не привыкла, и, хотя одевалась она изысканно, тратилась осторожно, жизнь вела экономную и денег на ветер не бросала. Под платье покупались туфли. Под туфли – сумка. Вещей было немного, но всегда хорошего качества, красивых и дорогих. И вот теперь такое изобилие ее обескураживало.

Борис любил ходить по магазинам, eго хорошо знали и в дизайнерских бутиках, и в соседнем молле. На ценники он не смотрел, и пока Арина переодевалась, приносил ей новое платье со словами: «Возьми, это тебе подойдет». И платье действительно подходило. Так было и с бельем, обувью, сумками, вечерними платьями, костюмами. Как-то в бутике он купил ей не одно платье, а десять. Скупалось все.

Поведение Бориса казалось Арине странным, и в конце концов она перестала заходить с ним в магазины. «Quicky, – думала она, – покупки для него самый быстрый способ достичь результата. А ему нужен только результат». В этом было нечто болезненное, похожее на невроз. Когда, желая его успокоить, она отговорилась от походов по магазинам тем, что не знает, куда складывать обновки, Борис не раздумывая купил дюжину чемоданов.

Когда тринадцатого января, со всем этим скарбом, они вернулись в Москву, в доме на берегу океана остались расставленные повсюду фотографии их короткого счастья.

Был канун Cтарого Нового года, Арина отправила Алешу к Толику, а сама, оттягивая встречу с мужем и окончательное объяснение, не заезжая домой, поехала к Борису. Дома Борис попросил Арину пригласить всю ее семью. Она отговаривала, советовала отдохнуть после перелета, но Борис отмахивался от ее доводов и торопил. Арине эта черта в нем нравилась, она и сама не отличалась терпением, любила все получать быстро.

Борис послал три машины за родителями Арины, Арсением и Полиной. В ожидании гостей Борис начал выпивать. Арина оправдала это волнением: она уже заметила, что в ответственные моменты он стремился снять напряжение именно с помощью спиртного. «Значит, решился», – думала она.

Застолье было шумным: набежали друзья-помощники, место Зиты за столом теперь занимала Гита, и Арина даже не сразу заметила разницу. Говорили тосты, пили друг за друга. Борис благодарил родителей за Арину, а в конце вечера, совсем пьяненький, протянул Аиде Григорьевне икону, встал на четвереньки и стал требовать благословения. Арину всегда смущало такое сочетание: иконы, молитвы на сон грядущий, крестное знамение перед началом трапезы – и неумеренные возлияния, до потери самоконтроля. Вот теперь четвереньки… Как и почему все это в нем совмещалось? И неужели священник, когда благословлял его, ничего не видел?

На следующий день Арина проснулась рано, у нее болела голова, а на душе скребли кошки: ей предстоял разговор с Толиком, и как ни убеждала себя в том, что имеет право на счастье, она не могла отделаться от мучительного чувства вины перед ним. Она нервничала, и это было, конечно, заметно. Борис целовал и успокаивал ее, а потом вдруг снова предложил:

– Хочешь, я дам ему миллион?

Арину настойчивое желание так просто и убедительно осчастливить ее мужа возмутило:

– Борис, ну при чем здесь миллион?!

– Хорошо, двести тысяч!

– Спасибо за предложение, я думаю, не стоит торопиться. Посмотрим, как пойдет разговор.

– Ну, деньги ты все-таки предложи, они хорошо залечивают душевные раны.

Арине было неприятно, что Борис относится к этой ситуации по-деловому, как к рабочей проблеме, которую нужно поскорее решить. Плата Толику в ее глазах выглядела взяткой, которые Борис привык раздавать направо и налево, над чем сам постоянно иронизировал.

И если уезжала она от Бориса в невеселом настроении, то после разговора с Толиком оно только ухудшилось. Арина с грустью констатировала, что только развод показывает настоящее лицо мужчины.

Толик совсем не выглядел несчастным, был спокоен и о чувствах вообще не говорил. Речь сразу зашла о собственности, а так как дом был куплен Ариной еще до свадьбы и речи о нем идти не могло, он потребовал себе машину, которая тоже была приобретена на ее деньги. Толик сетовал, что ему негде жить, и в то же время намекал, что, когда решится вопрос с жильем, он хотел бы взять к себе Алешу.

Расстаться с машиной Арина согласилась, но все остальное привело ее в растерянность. Ее поразило, что Толик вдруг потребовал, чтобы ему компенсировали траты, которые он делал на протяжении всех этих лет. «Какие же у него были траты?! – недоумевала Арина. – А, люстру купил в Мурано…»