Беда идет по следу - Росс МакДональд

— Кто, черт возьми, звонит в такую рань? — возмутился он.

— Приятель.

— Не знал, что Хефлер твой приятель. По-моему, я расслышал именно эту фамилию.

— Да, но помалкивай насчет него. Он просил никому не говорить.

— Он что, ищет этого Гектора Ленда?

— Я же сказал, что не должен этого ни с кем обсуждать.

— Ладно, ладно, не будем обсуждать. — Зевнув во весь рот, Джо предоставил мне возможность полюбоваться его запломбированными зубами мудрости. — Просто вчера вечером я встретился кое с кем, кто, по-моему, может тебя заинтересовать. В газете мне поручили заняться делом Гектора Ленда. Но прости, я не могу тебе ничего рассказать, поскольку мы поклялись не обсуждать этого, верно?

Я швырнул подушку ему в голову. Он поймал ее и кинул в меня.

— Валяй все как есть, — сказал я, — и не говори, что я могу прочитать, что мне надо, в газете.

— В газете ты этого не найдешь, — пояснил Джо уже серьезнее. — Не та это история. Редактор зарубил ее с ходу.

Я закурил крепкую утреннюю сигарету, кинул пачку Джо и приготовился слушать.

— Раз Ленд удрал с флота, значит, у него была причина. Я не хочу сказать, что оправдываю его, но ему эта причина могла казаться достаточно веской. С ним обошлись несправедливо, и тут уж никуда не денешься.

— Как именно?

— Сейчас расскажу. Брат Гектора Ленда был убит во время восстания в сорок третьем. Ему размозжили голову прикладом. Гектор был рядом, когда это случилось, и впал в ярость. Выскочив на улицу, где было полным-полно белых, он стал хватать их и швырять об стены. Понадобился целый взвод полиции и смирительная рубашка, чтобы утихомирить его. Но и это еще только начало. Знаешь, что потом сделали полицейские?

— Посадили его.

— Угадал. По обвинению в физическом насилии при отягчающих обстоятельствах. За то, что Ленд поколотил парочку негодяев, возможно убийц брата, его до суда держат в камере три месяца. Из тюрьмы он попадает на флот. Станет ли черный парень с подобной биографией сражаться за демократию и всеобщее равноправие?

— Тем не менее это не может служить ему оправданием, — заметил я, — правда, помогает объяснить его поведение. Проверенная информация?

— Непосредственно из судебного дела.

— Хефлеру было бы важно это знать, если он пока не знает.

— Есть еще кое-что, о чем ты можешь ему рассказать, — монотонно продолжал Джо своим скрипучим голосом. — Когда Гектор сел в тюрьму, его жену выкинули с работы, и она занялась проституцией, чтобы прокормиться. Она так и зарабатывала этим с тех пор, но три месяца назад бросила. Три месяца назад она неожиданно разбогатела и бросила.

— Откуда ты знаешь?

— От Кейт Морган. Бывшей соседки по комнате миссис Ленд.

— А Кейт Морган известно, откуда у Бесси были деньги?

— Миссис Ленд уверяла, что получает их от мужа. А вот откуда у него деньги, она не рассказывала. — Без всякого перехода Джо заговорил о другом, но я понял, куда он клонит. — Уэнлес рассказал тебе что-нибудь о «Черном Израиле»? — поинтересовался он.

— Почти ничего. Сказал, что ему практически ничего не известно об этой организации, и всем остальным, кажется, тоже. «Черный Израиль» избегает публичности.

— Что само по себе подозрительно, — заключил Джо. — Обычно открытые негритянские клубы и организации бывают только рады привлечь к себе внимание. Я спросил насчет «Черного Израиля» Кейт Морган, но она отказалась о нем говорить. Может, и не знает. Я не понял. Но скорее все-таки — боится. Она же видела, что случилось с Бесси Ленд.

— Ты думаешь, Бесси Ленд убил «Черный Израиль»?

— Почем мне знать? Так или иначе, теперь это забота Хефлера. — Джо снова зевнул и нырнул под одеяло.

Позвонив Хефлеру, я пересказал ему все, что услышал от Джо. Потом встал и оделся. Конечно, теперь это была забота Хефлера, но и мне эта история не давала покоя. Я решил поехать в Сан-Диего с Мери. От Сан-Диего до Тиа-Хуаны машиной — от силы полчаса.

Через два дня, утром в субботу, я и Мери покинули Чикаго на поезде «Гранд-Каньон лимитед». Сидячие места в вагон-салоне от Чикаго до Канзас-Сити и спальные от Канзас-Сити до конечного пункта — вот все, что нам удалось добыть за такое короткое время со всеми нашими льготами. Сев в поезд на вокзале в Чикаго, мы поняли, что купленные билеты обрекают нас на путешествие в вагоне-баре. До отправления оставалось еще тридцать минут, а он уже был переполнен. В вынужденной тесноте поездов военного времени было не продохнуть. Пассажиры занимали места с вызывающим видом, будто заранее опасались, что их попросят пересесть.

Мы с Мери, найдя свои кресла, оказавшиеся, к счастью, свободными, приготовились дожидаться Канзас-Сити и уединения, пускай и неполного, того купе; от которого нас отделяли десять часов пути.

Неловкие позы рассевшихся по вагону пассажиров, атмосфера томительного ожидания, словно жизнь замерла до отбытия поезда, вытертая обивка и истрепанный коврик — все здесь почему-то напоминало мне приемную не слишком преуспевающего дантиста.

— Через минуту сестра высунется из кабинета и скажет нам, что доктор Снелл готов принять очередного пациента, — сказал я. Мери сдержанно улыбнулась, не повернув головы. Тогда я попробовал пошутить еще: — Никогда не понимал, почему многие отправляются в свадебное путешествие на поезде. Всем ведь известно, что в поездах неудобно и кроме того невозможно побыть наедине. Медовый месяц один из трех или четырех самых ответственных периодов в жизни, и тем не менее люди готовы провести его в ящике на колесах.

— Ну у нас-то не медовый месяц, — отозвалась Мери. — Да и вообще молодоженов тут не видно.

Она с любопытством рассматривала пассажиров, занимавших ее сейчас куда больше, чем мои попытки завязать беседу. Места наши оказались в конце вагона, рядом с баром. Это было стратегически важно. Напротив нас расположилась женщина средних лет в серой меховой шубе, якобы из шиншиллы. Рядом с ней сидела девушка лет восемнадцати, темноволосая, хорошенькая и с виду смышленая. В вагоне не нашлось ни одного мужчины, который, как бы случайно, не задержал на ней взгляда.

Темные, с поволокой, глаза девушки смотрели отнюдь не застенчиво. Она, в свою очередь, оглядывала тех, кто обращал на нее внимание.

— Не смотри так, детка, — сказала ей женщина в шубе «под шиншиллу».

Судя по всему, это были мать и дочь. Вначале у меня создалось впечатление, что мать, смирившись с возрастом, вышла из игры. После того как она сняла шубу, я в этом засомневался. Ее платье, плотно облегавшее фигуру, подчеркивавшее грудь и донельзя затянутое в талии, подошло бы женщине лет на десять моложе. Таким матерям, подумал я, хочется, чтобы их принимали за старших сестер дочерей, но так обычно не получается. Чуть позже я выяснил, что женщину зовут миссис Тессинджер, а ее дочь — Ритой.