Доктор воровских наук - Валерий Гусев

Едва мы закончили свое совещание, как зашелестели, уже по-настоящему, страницы маминой книги. И зазвенели гаечные ключи под машиной.

– Что-то ребят долго нет, - сказала мама.

– Клев, наверное, хороший, - ответил папа. - Увлеклись.

– Какой клев? - удивился дядя Федор. И по его кряхтенью мы догадались, что он выползает из-под машины. - Какой клев? Вон удочки-то, стоят себе!

Тут мы услышали, как папа подошел к ведру и присвистнул. В ту же секунду Алешка поехал на спине из палатки. А я - следом. Это папа вытащил нас за ноги.

И поставил перед нами ведро с рыбиной. Дядя Федор тоже на нее уставился. А мама сразу же нацепила фартук и достала рыбочистку.

– Где? - коротко спросил нас папа.

– В пруду, - коротко ответили мы.

– На что?

– На гайку… - по инерции брякнул Алешка. - Тьфу… На шайбу… Ой, опять напутал… На лягушку.

Папа подцепил рыбу за жабры и поднял над ведром. Присмотрелся. Задумался.

– Ничего не понимаю, - признался он. - Это же треска!

– Треска, - согласились мы, хотя только что об этом узнали.

– Треска - морская рыба, - уверенно сказал папа. - Она в пресных водоемах, тем более - в прудах, не водится.

Мы растерялись, но никто этого не заметил.

– Значит, водится, - спокойно сказал Алешка. - Сам видишь!

А мама нас поддержала и упрекнула папу:

– Если ты не можешь поймать такую рыбу, это не значит, что ее не бывает.

– Не бывает! - разгорячился папа. - Треска бывает только в море.

– Ну и что? - сказал Алешка. - Нам архитектор говорил, что на смоленской земле сколько-то миллионов лет назад было море.

– Точно! - подтвердил дядя Федор. - Я тоже где-то слыхал. В Курске, кажется.

– Может, эта треска и сохранилась, - рассудительно предположил Алешка. - До наших дней.

Папа секунду соображал. Потом схватил удочку и спросил:

– Лягушка есть?

– У нас всего одна была, - «признался» я.

– Федор, лови лягушку. - И папа помчался на пруд.

Дядя Федор схватил другую удочку и бросился его обгонять.

Их долго не было. А когда они вернулись, даже без лягушки, на столе лежала жареная пресноводная треска, прекрасно сохранившаяся до наших дней за сколько-то сотен миллионов лет…

ХЛЯСТИК В ЛЕСУ

Когда после завтрака мама улеглась с книгой, а папа с дядей Федором забрались под машину, мы сказали, что пойдем в поход, на разведку - может, обнаружим что-нибудь еще примечательное в этих местах. На самом деле мы хотели обойти монастырь со стороны леса, чтобы получше изучить обстановку, в которой нам предстояло действовать.

– Сходили бы лучше на рыбалку, - посоветовал папа.

– А еще лучше - за молоком, - помечтала мама. - И за свежими деревенскими огурчиками.

Чем это лучше, мы не поняли, но ретиво пообещали, что обязательно сходим. Как только, так сразу.

Мы собрали в сумку походные припасы и пошли в сторону монастыря.

– Дим, - озабоченно сказал Алешка. - Дядя Федор сегодня машину соберет.

– Ну и что? Это здорово.

– Чем здорово-то? Значит, завтра дальше поедем.

– Давно пора. Мы так до этого озера и до зимы не доберемся.

– А бандиты? Кто их разоблачит? Пусть себе и дальше на дороге разбойничают, да?

– Ну и что ты предлагаешь?

– Надо задержаться здесь еще на два денька.

– А как?

Алешка не ответил. И я понял, что он уже все придумал. Только не хочет раньше времени об этом рассказывать. Чтобы я случайно не проговорился. Или его не отговорил.

– И вообще я в этом монастыре хочу раскопки провести. Вдруг тоже какую-нибудь историческую древность найду.

Да, с этими планами, подумал я, мы точно до зимы здесь просидим. Пока Алешка весь монастырь не перекопает.

Тем временем мы подошли к монастырю. Молчаливому и загадочному. Но уже не такому враждебному и зловещему, каким он выглядел вначале. Мне даже показалось, что мы с ним как-то сдружились. Наверное, потому, что у нас с ним теперь была общая тайна.

Миновав воротную башню, мы пошли вдоль «лесной» стены. Она сохранилась лучше других. Даже бойницы для стрелков остались целыми - узкими, настороженными. Задрав головы и спотыкаясь на камнях и корнях деревьев, мы медленно шли вдоль стены, которая даже сейчас казалась готовой к отражению неприятеля.

Прошли мимо въезда в подвал, совершенно незаметного между деревьями. Только кое-где примятая трава и сломленный кустик да отпечаток колеса на влажной земле могли подсказать, что здесь проезжала машина.

Овраг нам не понравился, весь заболоченный, покрытый по дну какой-то вязкой зеленью и заросший по склонам мелким, будто нездоровым кустарником; листья у него были съежившиеся и ржавые.

Ничего нового мы тут не разглядели и по толстому стволу упавшего дерева перебрались через овраг в лес.

А вот здесь было здорово. Стояли золотистые сосны, было сухо и жарко, пахло разогретой солнцем смолой и хвоей.

Алешка вдруг нашел прекрасный гриб с красной шляпкой, рядом - еще два, и пошла лесная охота. Мне пришлось снять куртку, и мы в нее, как в мешок, набрали грибов. И совершенно забыли, зачем сюда забрались.

Но что-то вдруг нам напомнило, что даже в самом прекрасном мире остается место для опасностей и тревог. Это что-то был легкий запах дымка. От лесного костра.

Мы спрятали куртку с грибами под деревом и, крадучись, пошли в глубину леса. Сами не зная - зачем нам это надо.

Вскоре показался чуть заметный среди ветвей прозрачный голубоватый дымок. Мы пошли еще осторожнее, перебегая от дерева к дереву, прячась за кустиками.

За густым орешником открылась светлая полянка, заросшая густой невысокой травкой. Посреди полянки стоял шалашик, сложенный из еловых веток, возле него горел костер, над огнем висел закопченный котелок.

У костра сидел человек, очень похожий на одичавшего Айртона из «Таинственного острова». У него была борода до пояса и волосы до плеч, схваченные по лбу зеленой ленточкой. Он помешивал в котелке варево ложкой, привязанной к палочке, и что-то хрипло, вполголоса напевал.

– На Робинзона похож, - шепнул мне Алешка в ухо. - Иностранец, наверное.

– Откуда ты взял? - тоже шепотом удивился я такому неожиданному выводу.

– По-английски поет. Ни одного слова не разберешь.

Мы разговаривали очень тихо, почти беззвучно - как шелест листьев в лунную ночь. Но дикий иностранец все равно нас услышал. И, не оборачиваясь, сказал совершенно по-русски: