Вся la vie - Маша Трауб

   На самом деле называть соус соусом тоже неправильно. Это абсолютно самостоятельное блюдо. Но соус – понятнее. Например, для картошки – это цахтон. В жидкую сметану (не знаю, сколько должно быть процентов жирности, потому что сметана у бабушки была двух видов: «возьмем маленький бидон» и «Мадина, сходи в подсобку и принеси нормальную сметану. Или ты меня первый день знаешь?»; вот сейчас написала и подумала – я помню, как звали продавщицу из сельского продмага) добавляются толченый чеснок и соль. Все перемешивается. Подается с отварной целиковой картошкой.

   Бабушка на кухне не готовила, а творила – могла, например, к сметане и чесноку добавить молодые, только что из маринада, виноградные листья. И поперчить. Я тоже добавляю – листья продаются на любом рынке. Только нужно пощупать ножку – должна быть мягкая.

   А в адыгейском варианте того же соуса сметана смешивается с кислым молоком. Один к одному. Соль, чеснок по вкусу. Называется «шхыушипс». Подается к отварному мясу. Очень хорошо с телятиной. Со свининой значительно хуже, но есть можно. Я прямо нарезаю мясо кусочками и заливаю таким соусом. (В моем исполнении – на основе мацони, тоже купленном на рынке. Нужно спросить, когда делали. Даже если вчера – не страшно, будет чуть кислее, но все равно лучше, чем магазинный в стеклянной банке.) Если добавить туда же мелко нарезанную мяту с тархуном – вообще отлично. Удобно, потому что не надо разогревать. Идет как холодная закуска.

   А для курицы чеснок нужно развести бульоном, оставшимся от варки, и добавить толченую кинзу. Полить птицу. Главный секрет – закрыть ее крышкой, чтобы пропиталась. Это и правда очень вкусно.

   Хотя вот подруга моя сделала цахтон, позвонила и сказала, что я – сволочь. Не получился. Не тот вкус. Рецепты же вообще передаются «на глаз». Я стояла и смотрела, как готовит бабушка, как раньше моя мама стояла и смотрела, как готовит ее бабушка, моя прабабушка. Даже сейчас, когда мне нужно что-то приготовить и я звоню маме спросить как, она отвечает: «Приезжай, посмотришь». Я приезжаю и, как в детстве, сажусь давить чеснок.

   Мама приехала, как обычно, ни свет ни заря. Хлопнула входной дверью, грохнула пакетами об пол, что-то разбила. Разделась, потащила продукты на кухню, застучала дверцей холодильника, шкафами… Муж занял ванную. Я зашла поздороваться с мамой.

   – У вас, как всегда, шаром покати, – вместо «здравствуй, доченька», сказала мама.

   – Там йогурты есть.

   Мама даже не ответила. Йогурты в ее понимании не еда.

   Мама всегда готовит на маленький аул. Потому что если меньше, то нет смысла затевать. У меня ей все не нравится – кастрюли слишком маленькие, сковородки слишком плоские, мясо слишком постное, капусты слишком мало. После мамы исчезают мука и подсолнечное масло. На кухню не зайти – стоит чад. И вообще лучше не заходить – мама найдет работу. Почистить картошку, порезать помидоры. Она продолжает бурчать – долго чищу, слишком мелко режу…

   – Мам, ну зачем столько колбасы? – спрашиваю я. В холодильнике лежит батон. Мы не съедим даже половину. – Мам, ну куда столько блинов? И варенье. Ну зачем ты опять привезла варенье? Оно прокиснет.

   Мама бросает деревянную лопатку и начинает плакать.

   – Нет чтобы спасибо матери сказать. Вечно ты всем недовольна. Не нравится – вообще больше приезжать не буду. Стараешься, стараешься, слова доброго не услышишь.

   Мы с мамой следуем сценарию. Это повторяется каждый раз. И каждый раз я начинаю убеждать маму, что мне все нравится, что очень вкусно. Мама не верит. Я давлюсь блинами. Мама все равно не верит.

   – А котлеточку попробуй? – просит почти оттаявшая мама. На часах девять утра. Я йогурт в девять утра съесть не могу, не то что котлеточку.

   – Не хочу, попозже.

   – Я так и знала, что тебе не понравится! – Мама опять бросает деревянную лопатку. В этот момент на кухню заходит муж и ест блины с котлетами. Мама зятя очень любит. И подкладывает ему на тарелку сырничков. Только-только с плиты. Муж запихивает в рот сырник. И запивает большим глотком чая. Чтобы проглотить. Потому что если он откажется, мама бросится в коридор, сорвет с вешалки свою куртку и с криком: «Все, и не зовите меня больше. Никогда!» – начнет уходить. Мы будем долго ее возвращать и в знак примирения сядем есть сырники.

   После таких завтраков муж еще долго не может собраться с мыслями. Организм переваривает пищу. Куда-то собирались ехать? Надо что-то сделать?

   Только Вася радуется ранним приездам бабушки. Потому что бабушка на кухне – это весело. Я не разрешаю ему играть на кухне, а бабушка разрешает. И даже показывает, как лучше это делать. Как-то она ему показала, что ломтик картошки скользкий. Можно подложить его подо что-нибудь тяжелое и сдвинуть. Вася начал двигать мебель в квартире. Засохшие кругляшки картошки я находила по всем углам. Или шкурка банана – не простая, а волшебная. Можно наступить и поскользнуться. Вася стерег папу из ванной, чтобы папа наступил на банановую кожуру. Папа наступать не хотел. Вася требовал, чтобы наступил. И чтобы непременно упал.

   Бабушка разрешает Васе разбивать яйца для блинов. Вася радостно бьет десяток. Роняет в тарелку скорлупу, вылавливает ее, играет в кораблики в яичном море. Бабушка в это время запихивает ребенку в рот пятый по счету блин – с икрой и вареньем. Сразу чтоб полезно и вкусно. Вася, увлеченный игрой, жует.

   – Мама, ему сейчас плохо будет, – пытаюсь вмешаться в процесс я.

   – Это ему у вас плохо. А со мной ему всегда хорошо. Он и плачет у вас от голода. А вы его все воспитываете. Лучше бы накормили ребенка.

   Меня в детстве мама держала на диете. Мама утверждает, что всего неделю. Я помню, что очень долго.

   Она отправила меня к бабушке, а когда приехала через месяц, не узнала. У меня появились щеки и складки на животе. На завтрак бабушка жарила мне, семилетней, яичницу из трех яиц, намазывала масло на хлеб толстым слоем и ставила кружку какао. Мама, накричав на бабушку за то, что она раскормила ребенка, забирала меня. Бабушка плакала. В обед мама ставила передо мной тарелку с пустым бульоном и давала половинку от кусочка черного хлеба. Я роняла в бульон слезы и ждала воскресенья. По воскресеньям мама вела меня в кулинарию и покупала одно песочное кольцо с орешками. Я запихивала кольцо в рот, давилась и до следующего воскресенья роняла слезы в пустой бульон. И все время просилась к бабушке.

   Когда мы на месяц отдали Васю моей маме, то, приехав забирать, ребенка не узнали. У Васи появились щеки и складки на животе. Вася ел яичницу из трех яиц и запивал какао. Мама сидела и смотрела, как внук ест. А потом бегала за ним по участку с тарелкой, догоняла и запихивала в рот то яблоко, то булку с сахаром, то пирожное. Я сказала маме, что она раскормила ребенка. Мама заплакала. Забрав Васю, я лишила его сладкого. Вася все время просился к бабушке.

   – Ты там ешь что-нибудь? – спрашивает меня мама, когда я ей звоню.

   – Ем.