Уйти от себя… - Фридрих Незнанский

Мать поддерживала домашнее хозяйство и жила воспоминаниями. Первенца они с мужем схоронили, когда ему и двух лет не было, умер от скарлатины. Дочка Женя с мужем уехали на заработки в Набережные Челны, да там и остались. Письма писали редко, к Рождеству присылали посылки. Все их любительские фотографии мать бережно хранила в одной большой рамочке над своей кроватью. А от умершего так рано сынка и фотографии не осталось. Зато сын Паша рос здоровый, крепкий, только очень шебутной. Всей ребятней на улице верховодил, а ему и подчинялись, боялись его. В глазах иногда прыгали бешеные искорки, — когда что не по его было, тогда он себя не помнил. Однажды соседскому Ваньке каменюкой голову пробил, потому что тот в какой-то детской игре его обыграл. Учился Паша плохо, мать его каждое утро в школу за руку тащила, людям на смех. А в пятом классе как-то стал жаловаться на боли в спине. С утра вставал, как маленький калека, разогнуться не мог. Да все со стоном и причитаниями. Мать его и к местному фельдшеру водила, и в город свозила — снимки какие-то делать. Нашли небольшое искривление позвоночника. Доктор сказал, что у каждого третьего ребенка такое. Не смертельно. Спортом надо заниматься. Какой спорт, когда дитя едва разогнуться может? Мать с утра помогала сыну с кровати сползти, оплакивая его мучения, но надо было бежать на работу. Отец еще раньше вставал, спешил на МТС. Дома оставалась одна бабка, которая внука кормила, во двор выводила, в садок на кровать помогала лечь, пусть воздухом свежим дышит. А он полежит пять минут, потом бежит в сарайку, садится верхом на велосипед и ну гонять по деревне. Все дети в школе, а Пашка катается по всей станице — и одной ногой педаль крутит, и без рук — как циркач. Никого не боится. Встретит учительницу, отворачивается, будто не узнает. Его окликают, а он на педали нажимает и проносится мимо, обдавая пылью. Бабка как увидит, что внучка и след простыл и велосипеда нет на месте, выйдет на улицу поглядеть — а его нет нигде. Возвращался, только когда совсем проголодается, к обеду. Бабка его стыдить начинает:

— Ты шо ж, внучок, робишь? Детки все учатся, а ты хворым прикидываешься, да еще и на велосипеде гоняешь! Якый же ты хворый после этого?

— А я, бабка, хворый с утра. А потом спина проходит, совсем не болит, вот правду тебе говорю. Видишь — по-всякому могу и наклониться, и разогнуться. — Брешет, а сам смеется.

Вечером и мать и отец его и стыдили, и отец розгами порол. Да все без толку. С утра Паша даже ноги не мог с кровати свесить, криком кричал от боли. Только родители за порог, он на велосипед — и по деревне.

— Та в кого ж ты у нас такый поганец растешь? — Отец его порол, невзирая на душераздирающие крики сына и дружный плач жены и бабки.

Хоть и за дело Пашку пороли, а все равно бабам было его жалко. С уговорами все-таки закончил шесть классов. Дальше ни в какую учиться не хотел. Определили его на ферму — корм помогать свиньям подсыпать, навоз вычищать. Он и там себя показал — бочком, бочком — и нет Пашки. Но уже наученный отцовскими розгами, домой не спешил, прятался в кукурузе, да с голодухи устраивал налеты на хаты соседей. Кто зазевается — то хлеб со стола стянет, то шматок сала, то курятник обшарит да с пяток яиц за пазухой вынесет. Поймал его однажды на горячем дед Емельян да выпорол прямо у себя в курятнике. Не простил его Пашка. Затаил зло на него и при случае поджег курятник. Хата совсем рядом стояла, едва не сгорела. Знал Емельян, чьих рук дело, да доказать не мог. Никто ничего не видел. Поболтался по станице Пашка, надоел всем хуже горькой редьки. У людей в доме стали мелкие вещи пропадать. Больше не на кого было грешить. Пришли в дом к Опанасенкам, жаловаться на их вороватого сынка. Мать всех со двора погнала:

— Не может наш Паша в чужу хату залезть. У нас своего добра полна хата. Шукайте злодиив среди переселенцев. Воны с пустыми руками пришли, воны й крадуть.

Пашка не стал дожидаться крупных неприятностей и решил податься к сеструхе Жене. Не так хотелось ее семью повидать, как манила его дальняя дорога. Недолго думая, он обчистил материнскую схованку, выгреб все деньги, которые она копила на черный день и «на гроб». Обул новые чёботы, которые отец купил на базаре неделю назад, нашел рюкзак полевой, еще деда, со времен войны, и сложил туда нехитрое свое имущество — немного бельишка, пару сорочек, одни штаны и новые шторы. Мать недавно купила у соседки, которая привезла их из самой Москвы. Решил, что, когда закончатся деньги, продаст шторы.

Путешествие у него было веселым. Как-то все верили, что крупному головастому мальчику уже шестнадцать, а не тринадцать и что едет он к дядьке в Набережные Челны. Там же мечтает поступить в ПТУ, чтобы выучиться на мастера-пекаря. Пассажиры его подкармливали, оставляли с ним малышей, когда хотели на станции купить горячих пирожков или вареной кукурузы. Ночью, когда все спали, Паша шуровал по чужим сумкам, находил спрятанные деньги под подушками буквально под головами ничего не подозревающих пассажиров и выходил на ближайшей станции. После двух месяцев такого путешествия в линейных отделениях милиции на Пашку все-таки ориентировка появилась. И путешественника сняли прямо с поезда в городе Ростове. К тому времени он уже прошел отличную школу карманника, ни разу не попавшись. Пока разбирались, кто он и откуда, Пашка жалостливо кривил рожу и кляузничал на отца, который, дескать, бьет его смертным боем, оттого он и убег из родного дома. Родителей беглеца нашли быстро, те уже сами давно подали на розыск непутевого сына. Отец приехал за ним разъяренный, но при людях не стал показывать свою родительскую власть. Дотерпел до дома. Два дня дороги глаз не спускал с сына, сидел на его полке, прижав своим тяжелым телом к жесткой стенке вагона. Дома повел в сарай, но не выпорол, по своему обыкновению, только уши выкручивал так, что они аж хрустели в его железных пальцах. А потом жестко и убедительно пообещал оторвать голову, если тот опять что-нибудь подобное выкинет. Почему-то на этот раз Пашка поверил отцу. Присмирел на какое-то время. Отец стал брать его с собой на работу, надеялся, что сельскохозяйственная техника заинтересует хлопца и со временем из него может получиться неплохой механизатор. Пашка действительно заинтересовался. Сначала наблюдал за работой ремонтников, был на подхвате, потом и сам стал ковыряться в моторах. У родителей отлегло от души. Наконец, сын стал на правильный путь, перерос свои детские глупости, становится взрослым. А Павел неожиданно вытянулся, отпустил волосы, стал заглядываться на девчат. В четырнадцать лет он был покрупнее своих сверстников и дружил со старшими хлопцами. Черный чуб зачесывал набок, красовался перед девчонками. Но дурная слава все еще тянулась за ним, и девчонки его опасались. Привечала его только молоденькая приезжая учительница, о которой говорили, что в свои двадцать лет она уже успела накуролесить в родном городке, и муж выгнал ее из дому с двухлетней дочкой.

Лидия Павловна — белобрысенькая, бледненькая, очкастая, внешне ничем не примечательная, по виду совсем подросток, снимала небольшой домик на окраине станицы. Приехала она из городка Выселки в самом начале учебного года. Соседи с любопытством наблюдали ее вселение в старую хату бабы Груни, в которой давно не делали ремонт, потому что бабка уже пять лет жила в новом доме, через забор от прежнего. Бабкин сын Василий построил его на деньги, заработанные в Тюмени, и опять уехал на заработки со своей гражданской женой.