Мыши - Гордон Рис

— А теперь играем в «музыкальные стулья»! — кричала я. — Играем в «музыкальные стулья»!

К тому времени я уже нанесла столько ударов, что сбилась со счета. Он становился все слабее и наконец рухнул на раковину, опрокинув пластиковую сушилку с тарелками и блюдами, вымытыми накануне вечером, и они грохнулись на пол. Пока он пытался обрести равновесие, мой очередной удар пришелся ему прямо в шею, и оттуда фонтаном хлынула кровь. Он зажал рану рукой и забился в угол, повернувшись ко мне спиной.

Я хотела, чтобы он завалился на пол, перестал двигаться, чтобы больше не представлял никакой угрозы для нас. Я сосредоточилась на спине его рваной и окровавленной куртки, пытаясь определить, где находится сердце, и ударила так сильно, как только смогла. Но как раз в этот момент он увернулся. Нож уперся в лопатку, как в броню, выскочил у меня из рук и запрыгал по полу.

Я увидела, как изменилось выражение его лица — тупая покорность уступила место ехидной усмешке торжествующего убийцы. Он понял, что опрокинутый стол играет ему на руку, и, прежде чем я успела оглядеться в поисках ножа, ринулся на меня.

У меня подкосились колени под тяжестью его туши, и я рухнула на пол. Я приземлилась на что-то острое и твердое и взвыла от дикой боли в копчике. Я тотчас поняла, что это было. Я лежала на ноже!

Он уже корчился у меня на груди, пытаясь запрокинуть мне голову и обнажить горло. Кровь хлестала из раны на его шее, как вино из перевернутой бутылки. Фонтан бил мне в лицо, это был бесконечный поток, который заливался в рот, так что приходилось сплевывать и судорожно глотать воздух, как если бы я тонула, разъедал глаза, словно мыло, ослеплял меня.

Его лицо нависло надо мной, и наши губы почти сливались в зловещей пародии любовного поцелуя. Он тянул руки к моей шее, но я бешено отбивалась, впиваясь в его лицо ногтями. Каждый раз, когда он пытался пригвоздить мои руки к полу, я выворачивалась и снова царапала ему глаза. Я извивалась и кричала в отчаянных попытках сбросить с себя его удушающий вес, чтобы изловчиться и достать из-за поясницы нож. Если бы мне удалось сбросить его хотя бы на секунду и дотянуться до ножа, преимущество вновь было бы на моей стороне. Если бы только удалось нащупать нож…

Но он был слишком силен. Несмотря на полученные ранения, несмотря на обильное кровотечение из шеи, он все равно был сильнее меня, и ему наконец удалось сцепить руки на моем горле. У меня в глазах потемнело, а потом искрами вспыхнул яркий белый свет, и я вдруг отчетливо осознала, что умру, если не глотну воздуха. Мне удалось разлепить веки, и я увидела его искаженное злобой лицо в отвратительной близости. Его зрачки были расширены адреналиновой лихорадкой, желтые зубы скрипели от усердия, с которым он выжимал из меня последние капли жизни; с нижней губы стекала тонкая струйка розоватой слюны. И я подумала: «Это последнее, что я вижу в своей жизни».

Что-то хрустнуло в моей шее, что-то надломилось. Мне удалось дотянуться до ножа кончиками пальцев, но к этому времени силы уже покинули меня. Руки повисли бесполезными плетями. Казалось, уже целую вечность я не делала ни единого вдоха. Точки белого света становились все крупнее, пока не слились в одно пятно. Так вот как наступает смерть, подумала я, вот как умирают — и тот самый белый свет, о котором все говорят, — и тогда я перестала сопротивляться, даже мысленно, и закрыла глаза, сдалась, ожидая наступления смерти, на этот раз настоящей. Но тут раздался оглушительный треск, и, словно по мановению волшебной палочки, тяжелая ноша свалилась с меня, и удушье прошло.

Когда я снова открыла глаза, то увидела маму. Она держала в руках разделочную доску, и ее белая мраморная поверхность была забрызгана темной кровью. Она ударила его с такой силой, что буквально смела в сторону, и теперь только его ноги слегка касались меня, согнутые под каким-то странным углом.

Поразительно, но он все еще был в сознании, глаза безумно таращились под «маской» алой крови. Он приподнялся на локтях, пытаясь отползти под стол, прежде чем на него обрушится новый удар. Но мама была настроена решительно. Я наблюдала за тем, как она тщательно примеривается, выбирая позицию для удара, крепче сжимая короткую рукоятку доски, чтобы не промахнуться. И вот она занесла доску высоко над головой.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть того, что должно было последовать. Мне было страшно представить себе то месиво, которое осталось бы после такого удара. Но я услышала противный мягкий шлепок и почувствовала, как твердый осколок черепа рикошетом отскочил от моей щеки.

Часы на плите показывали время: 4:57.

Я сидела, привалившись спиной к стиральной машине, жадно заглатывая воздух, чтобы хоть как-то успокоить обжигающую боль в горле. Мама сидела за столом, обхватив голову руками, и тихо всхлипывала.

Грабитель был мертв. В этом не было никаких сомнений. Его тело было распластано на полу, голова и грудь — под кухонным столом. Куртка была задрана, а правая рука вытянута вперед, словно он, умирая, пытался что-то достать.

С того места, где я сидела, мне было не видно его лица — слава богу, — только затылок, изуродованный смертельным ударом. Вокруг него была лужа крови, да, целое море крови, поблескивающей в ярком электрическом свете. Она медленно растекалась по кафелю пола, подкрадываясь к основаниям шкафов, плиты, колючему коврику у задней двери, пыльным трубам батарей под скамейкой. Мне вдруг вспомнилась строчка из «Макбета», которую когда-то я находила очень странной: леди Макбет, вспоминая об убийстве короля Дункана, говорит: «Кто бы мог подумать, что в старике окажется столько крови?» Теперь я в полной мере понимала смысл этих слов. В голову пришла идиотская мысль: а не доводилось ли и Шекспиру убивать — иначе как бы он смог с такой точностью описать последствия? Кто бы мог подумать, что в худосочном грабителе окажется столько крови?

Кроваво-красная приливная волна угрожала добраться до моих ступней, и я невольно поджала пальцы, чтобы избежать опасного контакта. Но сама не двинулась с места — у меня просто не было сил. К тому же я уже была вся в крови. Мои руки были скользкими от крови, волосы слиплись от спекшейся крови, ночная сорочка была сплошь в пятнах, махровый халат и вовсе насквозь пропитался кровью и набух, словно губка, во рту ощущался металлический привкус.

Когда я вновь бросила взгляд на часы, было 5:13.

Я попыталась заговорить, но горло саднило, и вырвался только хрип. Чуть позже я предприняла новую попытку, и на этот раз она оказалась более успешной.

— Мама?

Она сидела за столом, задумчивая, все так же подпирая голову руками, словно удерживая невыносимо тяжелую ношу. Услышав мой голос, она встрепенулась, но ее взгляд не сразу вернулся в реальность.

— Мам. Наверное, следует вызвать полицию?

Она грустно улыбнулась и покачала головой:

— Именно над этим я и ломаю голову, дорогая.

Я не поняла, что она имела в виду, и решила, что она еще не оправилась от шока.