Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд

— Не знаю, верно ли это, Гарри, — промолвил Дориан Грей,смачивая свой носовой платок духами из стоявшего на столе флакона с золотойпробкой. — Должно быть, верно, раз вы так говорите… Ну, я ухожу, меня ждетИмоджена. Не забудьте же о завтрашней встрече. До свиданья.

Оставшись один, лорд Генри задумался, опустив тяжелые веки.Несомненно, мало кто интересовал его так, как Дориан Грей, однако то, что юношастрастно любил кого-то другого, не вызывало в душе лорда Генри ни малейшейдосады или ревности. Напротив, он был даже рад этому: теперь Дориан становитсяеще более любопытным объектом для изучения. Лорд Генри всегда преклонялся переднаучными методами естествоиспытателей, но область их исследований находилскучной и незначительной. Свои собственные исследования он начал с вивисекциинад самим собой, затем стал производить вивисекцию над другими. Жизньчеловеческая — вот что казалось ему единственно достойным изучения. В сравнениис нею все остальное ничего не стоило. И, разумеется, наблюдатель, изучающий кипениежизни в ее своеобразном горниле радостей и страданий, не может при этомзащитить лицо стеклянной маской и уберечься от удушливых паров, дурманящих мозги воображение чудовищными образами, жуткими кошмарами. В этом горниле возникаютяды столь тонкие, что изучить их свойства можно лишь тогда, когда самотравишься ими, и гнездятся болезни столь странные, что понять их природуможно, лишь переболев ими. А все-таки какая великая награда ждет отважногоисследователя! Каким необычайным предстанет перед ним мир! Постигнутьудивительно жестокую логику страсти и расцвеченную эмоциями жизнь интеллекта,узнать, когда та и другая сходятся и когда расходятся, в чем они едины и когданаступает разлад — что за наслаждение! Не все ли равно, какой ценой онопокупается? За каждое новое неизведанное ощущение не жаль заплатить чем угодно.

Лорд Генри понимал (и при этой мысли его темные глаза веселозаблестели), что именно его речи, музыка этих речей, произнесенных его певучимголосом, обратили душу Дориана к прелестной девушке и заставили егопреклониться перед ней. Да, мальчик был в значительной мере его созданием иблагодаря ему так рано пробудился к жизни. А это разве не достижение?Обыкновенные люди ждут, чтобы жизнь сама открыла им свои тайны, а немногимизбранникам тайны жизни открываются раньше, чем поднимется завеса. Иногда этомуспособствует искусство (и главным образом литература), воздействуянепосредственно на ум и чувства. Но бывает, что роль искусства берет на себя вэтом случае какой-нибудь человек сложной души, который и сам представляет собойтворение искусства, — ибо Жизнь, подобно поэзии, или скульптуре, или живописи,также создает свои шедевры.

Да, Дориан рано созрел. Весна его еще не прошла, а он ужесобирает урожай. В нем весь пыл и жизнерадостность юности, но при этом он уженачинает разбираться в самом себе. Наблюдать его — истинное удовольствие! Этотмальчик с прекрасным лицом и прекрасной душой вызывает к себе живой интерес. Невсе ли равно, чем все кончится, какая судьба ему уготована? Он подобен темславным героям пьес или мистерий, чьи радости нам чужды, но чьи страдания будятв нас любовь к прекрасному. Их раны — красные розы.

Душа и тело, тело и душа — какая это загадка! В душе таятсяживотные инстинкты, а телу дано испытать минуты одухотворяющие. Чувственныепорывы способны стать утонченными, а интеллект — отупеть. Кто может сказать,когда умолкает плоть и начинает говорить душа? Как поверхностны и произвольныавторитетные утверждения психологов! И при всем том — как трудно решить,которая из школ ближе к истине! Действительно ли душа человека — лишь тень,заключенная в греховную оболочку? Или, как полагал Джордано Бруно, телозаключено в духе? Расставание души с телом — такая же непостижимая загадка, каких слияние.

Лорд Генри задавал себе вопрос, сможет ли когда-нибудьпсихология благодаря нашим усилиям стать абсолютно точной наукой, раскрывающеймалейшие побуждения, каждую сокровенную черту нашей внутренней жизни? Сейчас мыеще не понимаем самих себя и редко понимаем других. Опыт не имеет никакогоморального значения; опытом люди называют свои ошибки. Моралисты, как правило,всегда видели в опыте средство предостережения и считали, что он влияет наформирование характера. Они славили опыт, ибо он учит нас, чему надо следоватьи чего избегать. Но опыт не обладает движущей силой. В нем так же малодейственного, как и в человеческом сознании. По существу, он толькосвидетельствует, что наше грядущее обычно бывает подобно нашему прошлому и чтогрех, совершенный однажды с содроганием, мы повторяем в жизни много раз — ноуже с удовольствием.

Лорду Генри было ясно, что только экспериментальным путемможно прийти к научному анализу страстей. А Дориан Грей — под рукой, он,несомненно, подходящий объект, и изучение его обещает дать богатейшие результаты.Его мгновенно вспыхнувшая безумная любовь к Сибиле Вэйн — очень интересноепсихологическое явление. Конечно, немалую роль тут сыграло любопытство — да,любопытство и жажда новых ощущений. Однако эта любовь — чувство не примитивное,а весьма сложное. То, что в ней порождено чисто чувственными инстинктамиюности, самому Дориану представляется чем-то возвышенным, далеким отчувственности, — и по этой причине оно еще опаснее. Именно те страсти, природукоторых мы неверно понимаем, сильнее всего властвуют над нами. А слабее всегобывают чувства, происхождение которых нам понятно. И часто человек воображает,будто он производит опыт над другими, тогда как в действительности производитопыт над самим собой.

Так размышлял лорд Генри, когда раздался стук в дверь. Вошелкамердинер и напомнил ему, что пора переодеваться к обеду. Лорд Генри встал ивыглянул на улицу. Закатное солнце обливало пурпуром и золотом верхние окна вдоме напротив, и стекла сверкали, как листы раскаленного металла. Небо надкрышами было блекло-розовое. А лорд Генри думал о пламенной юности своегонового друга и пытался угадать, какая судьба ждет Дориана.

Вернувшись домой около половины первого ночи, он увидел настоле в прихожей телеграмму. Дориан Грей извещал его о своей помолвке с СибилойВэйн.

— Мама, мама, я так счастлива! — шептала девушка, прижимаясьщекой к коленям женщины с усталым, поблекшим лицом, которая сидела спиной ксвету, в единственном кресле убогой и грязноватой гостиной. — Я так счастлива,— повторила Сибила. — И ты тоже должна радоваться!

Миссис Вэйн судорожно обняла набеленными худыми рукамиголову дочери.

— Радоваться? — отозвалась она. — Я радуюсь, Сибила, толькотогда, когда вижу тебя на сцене. Ты не должна думать ни о чем, кроме театра.Мистер Айзекс сделал нам много добра. И мы еще до сих пор не вернули ему егоденьги…

Девушка подняла голову и сделала недовольную гримаску.

— Деньги? — воскликнула она. — Ах, мама, какие пустяки!Любовь важнее денег.