Девушки из хижины - Минка Кент

– Взгляни, какой открывается вид. – Меняя тему разговора, он поворачивает телефон к окну номера отеля. Передо мной изумрудный рай, прорезанный спокойным течением реки. – Амазонка.

Не знаю, что сказать. Живописно, конечно, но лучше бы увидеть самой, а отсутствие такой возможности служит напоминанием, что я здесь, дома, в сером зимнем северном штате, и только из-за него.

– Когда ты отправляешься на съемку? – спрашиваю я, прихлебывая кофе. Блюдо со свежей дыней и клубникой, тосты с маслом стоят рядом, уже остыв до комнатной температуры. Аппетит пропал. Я приготовила необычный завтрак, мое подсознание словно томится по чему-то знакомому и привычному, но теперь понимаю, что все это зря.

– Где-то через час, – говорит он, глядя на часы. Те самые, что я подарила ему на первую годовщину свадьбы. Они до сих пор как новенькие. Кожаный ремешок регулярно смазывается маслом, на хрустальном стекле ни царапины. Если бы столько же любви и заботы он уделял более важным вещам… – Нужно встретиться в вестибюле за завтраком с еще одним фотографом.

Какое-то время я молчу, подавляя желание сказать все, что действительно хочется.

– Ты мне не говорил, что там будут другие фотографы.

– Их тут целая куча. – Его лицо озаряется улыбкой. Не слишком ли сильно он радуется? – Клянусь, что говорил тебе про это, Ник. «Нэшнл джиогрэфик» желает посмотреть, как разные фотографы снимут лес в период дождей. Это большой проект. Вспомни… Мы говорили о нем пару месяцев назад.

Теперь, когда он подсказал, смутно припоминаю его рассказ за одним из ужинов. Но я слушала вполуха, полагая, что к этому времени буду во Флориде, и детали не имели значения.

Вздыхаю. Хотелось бы мне не искать изъяны и скрытый смысл во всем, что он говорит, но пока не найду ответы, это станет, наверное, моим новым нормальным состоянием.

– Правда, правда, – признаю я и придаю голосу веселость, чтобы сгладить скрытый упрек, прозвучавший минуту назад.

– Ну ладно, мне пора идти. – Телефон приходит в движение вместе с Брантом. Он надевает туфли, и мне приходится отвести взгляд, чтобы от цветной сумятицы на экране не закружилась голова. Брант явно торопится. – Дождаться не могу, когда вернусь домой. Уже по тебе скучаю.

Выровняв телефон, он демонстрирует свою обворожительную улыбку, от которой у меня когда-то слабели колени и все внутри трепетало. Ту самую, что заставляла меня до боли тосковать по мужу, даже если он находился на другом конце комнаты.

Были времена…

– Когда вернусь, может быть, съездим куда-нибудь ненадолго? Ты и я? Туда, где тепло? – Даже из своего прекрасного далека он продолжает смотреть на меня так, будто я вот-вот развалюсь на части.

Может быть, и развалюсь.

И может быть, он это видит.

Смотрю в окна, обрамляющие наш камин из плит известняка, и вижу пустынный лес – без листьев, без красок, без жизни.

Положив телефон, сразу решаю договориться о встрече со своим врачом. Поскольку я никуда не еду и остаюсь на зиму здесь, придется поддержать себя лекарствами. Но я продолжу копать и ворочать камни, пока не откроется истина.

Я знаю, она где-то рядом.

И что-то мне подсказывает: она спрятана на видном месте.

Листаю контакты и останавливаюсь, дойдя до доктора Дьюдни. Мое внимание привлекает имя сверху.

Дэвис Гидеон – мой шурин.

Не виделась и не разговаривала с ним с тех пор, когда он в последний раз приезжал к нам на ужин. Он тогда перебрал с алкоголем, вел себя как задница, говорил бессвязно и осыпал ругательствами единственных двух людей, которым до него есть дело. А ведь ему почти сорок лет.

За любовно приготовленным ужином из куриной сальтимбокки, белых грибов, ризотто из шампиньонов и охлажденного рислинга я между дел сообщила Дэвису, что мы с Брантом подумываем стать приемными родителями. Дэвис чуть не подавился глотком «Буш-лайта», принесенного с собой, и спросил, с чего я взяла, будто гожусь для чего-то подобного.

Я проигнорировала данный комментарий, списав его на типичное для Дэвиса поведение. Этот человек живет для того, чтобы провоцировать скандалы, и любит наблюдать ответную реакцию. В любой момент он может все испортить. В большинстве случаев мы не реагируем на его вызывающие манеры, но в тот раз Брант не стерпел.

Муж велел ему выйти, отобрал ключи от машины, вызвал такси и сидел с ним на улице, пока Дэвиса не увезли, потому что всегда был настоящим братом и не мог бросить его в трудную минуту.

Момент был сладостный и одновременно очень грустный.

Я оставалась в доме, делала уборку после ужина и тщетно пыталась понять смысл замечания шурина, но потом решила, что это напрасная трата времени, потому что он… Дэвис.

А Дэвис много чего говорит.

Когда шурин наконец уехал и Брант вернулся в дом, я сказала, что не нужно было этого делать. Он остановился и посмотрел на меня, словно собирался сказать что-то важное.

Его рука поднялась.

И упала.

А потом он ушел в свою студию и оставался там до глубокой ночи.

Я не вспоминала про этот случай, и впоследствии мы никогда его не обсуждали. Придавать значение словам пьянчуги? Это казалось бессмысленным и отдавало мазохизмом.

Мой муж склонен прощать и не умеет таить обиду, но Дэвис переступил черту. Он посмеялся над моим стремлением заботиться о ребенке. Даже не знала, что для Бранта подобное недопустимо.

И все-таки. На Дэвиса не похоже так долго не выходить на связь, не просить у Бранта то «денег на бензин», то «сотню до получки». Обычно мы слышали от него подобное не реже раза в месяц. А теперь? Полная тишина в эфире. Уже несколько месяцев.

Опять же, Дэвис мог связаться с Брантом, а тот не упомянул про это. Остается только надеяться, что по уважительным причинам.

Как единственный ребенок в семье, я не могу претендовать на знание всех тонкостей родственных отношений. А в их случае они осложнены отнюдь не безоблачным детством, приемными семьями и прочими вещами, способными разорвать человеческое сердце, если думать о них слишком долго.

Кладу телефон и, грызя ноготь на большом пальце, погружаюсь в довольно долгое раздумье. Наконец прихожу к решению – на этот раз рискованному.

Утром первым делом поеду к Дэвису, с чеком наготове и несколькими вопросами. Я достаточно видела за эти годы и знаю, что за несколько долларов он готов на многое, а если добавить нулей, то это заставит его наябедничать на брата.

Кто знает? Ему, возможно, ни черта не известно.

Но существует шанс, что… он что-то знает.

То дерево мучает меня со вчерашнего дня. Дерево, под сенью которого покоятся останки папы и Имоджен.

Возможно, это омерзительно, но я должна знать. Я должна доказать себе, что Мама не лгунья. И есть только один способ выяснить это.