Девушки из хижины - Минка Кент

Я знаю, что мужчины делают с женщинами. Читала в одной книжке. Мама сказала, что это хлам и она не знает, как такая книга оказалась среди остальных. В тот вечер она сожгла ее в очаге, но я все думала про то, чем занималась та вымышленная парочка. Как они целовались. Как она его трогала. Даже сейчас, когда думаю про них, у меня сердце колотится.

При мысли, что чужак сделает нечто похожее со мной, чувствую приступ тошноты и прячу глаза.

– А вам-то что? – спрашиваю у него.

Его густые брови лезут на лоб, будто он удивлен моей дерзостью.

– Просто никогда не видел, чтобы юная леди ее лет возилась с куклами, вот и все.

– Они ее радуют, – говорю я. – Пусть играет.

Чужак поднимает ладони. Возможно, молча протестует. Потом достает из сумки блестящий прямоугольный предмет. Он весь черный и блестит, как стекло. Вещь словно из другого мира.

Затем, порывшись в сумке, чужак вытягивает длинную белую нить, только толще тех, которыми мы шьем. Один конец вставляет в прямоугольник, другой присоединяет к серебристому квадрату.

– Надо зарядить эту штуку перед нашим завтрашним уходом, – бормочет чужак.

– Что это? – спрашивает Сэйдж, раскачиваясь в своем кресле у очага.

Он поднимает предмет.

– Называется сотовый телефон. По нему звонят людям. У всех такое есть… кроме вас, девочки. – Взявшись за серебристый квадрат, добавляет: – А это – источник энергии. Вот так я вынужден заряжать эту штуку, поскольку вы, девочки, живете словно в 1881 году.

Незнакомец хохочет, его грудь пару раз вздымается и опадает, потом он отодвигает свой сотовый телефон в сторону.

Я как-то раз нашла что-то похожее в деревянном ящике, который Мама хранила под своей кроватью. Искала катушку желтых ниток, чтобы подшить подол на платье Иви, но прежде чем успела рассмотреть странный черный прямоугольник, услышала, как через окно доносится Мамин голос.

Когда она вышла в следующий раз, я, оставшись в доме одна, решила взглянуть на непонятный предмет еще раз, но к тому времени он уже исчез. Спрашивать у Мамы я не стала. Не хотела из-за любопытства нажить неприятности.

Смотрю на его сумку и не перестаю гадать, что там еще у него есть. Насколько я понимаю, прежде чем нас найти, он бродил по лесу по меньшей мере несколько дней, значит, в сумке все необходимое для выживания.

Прошлой ночью я сумела на несколько часов заснуть, но только потому, что тело наконец взяло верх над слишком долго бодрствующим разумом. Потом проснулась и лежала в кромешной тьме, слушала храп незнакомца, затылком чувствовала теплое дыхание Сэйдж. И тут до меня дошло, что бегство отсюда может оказаться не таким уж трудным, как мне думалось.

Все необходимое находилось прямо перед нами.

За зеркалом над тазиком висит мамин шкафчик с медикаментами. Там она держит медицинский спирт и ватные тампоны, бинты и мази, алоэ вера, камфору и аспирин, но самое главное – мелатонин и корень валерианы, снотворные.

Завтра вечером, когда мы с Сэйдж будем готовить ужин, я растолку таблетки и подмешаю их в пищу. Положу тройную, если понадобится – четверную дозу, только бы он уснул, чтобы мы ушли сразу после заката.

Если уйдем под покровом ночи, ему будет труднее выследить нас. Даже если он проснется и поймет, что мы сбежали, то от лекарств настолько ослабеет, что только хуже себе сделает, если пойдет за нами. Он заблудится. А сейчас холодно. И в довершение ко всему… мы заберем его сумку.

Остается только решить, как нам без шуму выбраться наружу. Зимой при сухой погоде хижина, как правило, дает усадку, оконные рамы зажимает, и требуются невероятные усилия, чтобы их открыть. Зачастую процесс этот сопровождается грохотом и скрипом.

У меня меньше суток, чтобы что-то придумать.

С неба начинают сыпаться пушистые хлопья снега, и за несколько минут землю устилает белым покровом. Если повезет, к нашему уходу он растает, и следов не останется.

– А телевизор – зло? – спрашивает у незнакомца Сэйдж, пока я мою посуду.

Не поднимаю глаза и стараюсь не обращать внимания, но спрашиваю себя, почему она с ним подружилась. Он не сделал нам ничего плохого, но это еще не значит, что мы уже друзья и нам ничего не угрожает.

Подперев голову рукой, мужчина зевает. Не знаю, почему он постоянно выглядит уставшим, но надеюсь, что это будет нам на руку, когда мы уйдем.

– Правительство его регулирует, – отвечает он. – Но показывают и плохие вещи, это точно. Такие, что вы, девочки, испугались бы.

Много лет назад мы с мамой говорили о том, как она развлекалась в детстве. Мама упоминала что-то под названием мультики, которые она смотрела по телевидению – сокращенно ТВ. Она сказала, что ТВ начиналось как вещь полезная, ориентированная на семью, а потом стало жестоким и непристойным и принялось насаждать жестокость и непристойность.

– Правительство? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает он. – ФКС.

Еще Мама говорила, что наше правительство развалилось.

Она рассказывала, что когда-то у нас были лидеры и президенты, желавшие совершить великие дела для страны и народа. Когда мы осознали, что правители нам лгут, говорила она, мы выступили против. Наша хваленая демократия распалась, все перестало работать. Не стало ни президентов, ни политических партий, ничего… только местные органы власти, которые следят за состоянием дорог и сбором налогов.

Все это мама рассказывала мне на уроках истории.

– ФКС? – спрашиваю я.

– Федеральная комиссия связи, – объясняет он. – Они определяют, что можно и что нельзя показывать по ТВ.

– Кто ими руководит? – интересуюсь я.

Мужчина морщится.

– Не знаю. Президент. Сенат.

Мама утверждала, что у нас несколько десятилетий нет президента.

– Откуда мне знать, что вы это не придумываете? – спрашиваю я.

– Придумываю что?

– Про президента. – Я откашливаюсь.

– Какой мне смысл врать тебе про президента и ФКС? – Он хохочет, поднимает свой сотовый телефон. – Если бы от этой штуковины был здесь толк, я бы вывел все на экран, чтобы ты убедилась. Возможно, через пару дней, когда мы доберемся до города, покажу. Только напомни мне.

Он не понимает моего вопроса, а я не понимаю, как телефон может подтвердить его слова, но не настаиваю.

Отворачиваюсь от него, локтем попадаю прямо в холодную мыльную воду, но ничего не чувствую. В окошко над раковиной гляжу на могилы под плакучей ивой, и меня мучает вопрос: неужели Мама лгала?

– Выглядишь отдохнувшей. – Брант улыбается – этим утром мы вышли в видеочат. – Дома все в порядке?

– Конечно. – Подмигиваю и слежу, чтобы голос звучал беззаботно. Ему не стоит беспокоиться, нет причин настаивать на моем отъезде к Кейт.