Маскарад - Мелисса де ла Круз

Блисс запустила в отступающую сестру подушкой.

После того как она показала родителям платье, отец отозвалее в сторонку и повел к сейфу. Он вытащил несколько обитых замшей ящиков,сделанных на заказ по требованиям Боби Энн. Блисс видела сверканиемногочисленных бриллиантовых тиар, ожерелий, колец и браслетов, принадлежавшихее мачехе. Это было все равно, что очутиться у прилавка магазина ГарриУинстона. На самом деле ходил слух, будто, когда техасцы переехали наМанхэттен, жена сенатора очистила хранилища всех основных торговцевбриллиантами, чтобы отпраздновать свое вхождение в высший свет Нью-Йорка.

Из нижнего ящика Форсайт достал длинную черную шкатулку,обтянутую бархатом.

— Это принадлежит твоей матери, — сказал сенатор,продемонстрировав дочери массивный изумруд с огранкой «принцесса», вставленныйв платиновое ожерелье. Изумруд был размером с кулак. — В смысле, твоейнастоящей матери, не Боби Энн.

Блисс онемела.

— Я хочу, чтобы ты надела его на бал. Это важный момент длянас, для всей нашей семьи. Надев эту драгоценность, ты почтишь память матери, —сказал Форсайт, застегнув ожерелье на шее дочери.

Блисс мало знала о матери — только то, что она понеизвестным причинам рано ушла из этого цикла. Отец никогда не говорил о ней, иБлисс уже в раннем детстве понимала, что ее мать — болезненная тема. Она малочто могла вспомнить, а несколько сохранившихся фотографий были такимивыцветшими, что черты матери сделались почти неразличимы. Когда Блисс спросилао ней, отец ответил лишь, что ей следует «направить воспоминания в должноерусло» и что она снова встретится с матерью, если время дозволит.

Собачка на руках у Блисс внезапно принялась лаять и рычатьна камень как бешеная.

— Мисс Элли! Прекрати!

— Тихо! — приказал Форсайт, и собачка, соскочив с рук Блисс,молнией вылетела за дверь.

— Па, ты ее напугал.

Блисс взглянула на изумруд, улегшийся в ложбинке у нее нагруди. Он был тяжелым. Девушка не могла понять, нравится он ей или нет. Такойогромный! Неужели мать действительно носила его?

— Этот камень называется «Роза Люцифера» или «ПроклятиеЛюцифера», — улыбнувшись, объяснил сенатор. — Ты слыхала эту историю?

Блисс покачала головой.

— Говорят, будто, когда Люцифер упал с небес, изумруд выпализ его короны. Назывался этот изумруд «Роза Люцифера», утренняя звезда. Внекоторых историях его даже именуют Святым Граалем.

Блисс молча выслушала это, не зная, что и думать. Ее матьвладела драгоценностью, связанной с Серебряной кровью?

— Конечно, — добавил Форсайт, покачав головой, — это всеголишь вымысел.

Тут в комнату вошла Боби Энн в безобразном платье отВерсаче; больше всего это походило на то, будто ее просто выкрасилиметаллической виниловой краской.

— Как я выгляжу? — медовым голосом спросила она у супруга.

Блисс с отцом переглянулись.

— Очень мило, дорогая, — с застывшей улыбкой произнесФорсайт. — Ну что, идем? Машина ждет.

Перед гостиницей выстроилась фаланга фотографов и толпалюбопытствующих зевак, но их удерживали на расстоянии ограждение и множествополицейских. Как только ко входу подкатывал очередной лимузин, тут женачиналось лихорадочное мигание вспышек.

— А вот и мы! — радостно воскликнула Боби Энн, выйдя изавтомобиля и опершись на руку мужа.

Но папарацци интересовала только Блисс.

— Блисс! Сюда! Блисс! Взгляните на меня! Блисс, пожалуйста!

— Что это на вас такое?

— Кто шил это платье?

У некоторых фотографов и репортеров хватило вежливостипоинтересоваться у сенатора и его супруги, что они думают насчет бала, но былоочевидно, что главным объектом их внимания является Блисс.

От края тротуара до входа в гостиницу было всего десятьступеней, но Блисс понадобилось добрых полчаса, чтобы преодолеть их.

— Сумасшедший дом какой-то, — с довольным видом заметилаона, когда, наконец-то добравшись до розово-золотого вестибюля, обнаружилакавалера, с нетерпением ожидавшего ее у главной регистрационной стойки.

Бальный зал «Сент-Региса» превратился в мерцающую зимнююстрану чудес: хрустальные люстры висели на струнах, унизанных горным хрусталем,и повсюду красовались великолепные розы «Американская красавица», отшестифутовых ваз, таких тяжелых, что столы пришлось дополнительно укреплять, идо гирлянд над каждым входом. Из главной гостиной в сам бальный зал велабелоснежная ковровая дорожка.

— Сенатор и миссис Форсайт Ллевеллин, — объявил герольд,когда политик с женой появились на верхней площадке лестницы.

Их тут же осветил луч прожектора, и барабанщик выбилнапряженную дробь.

— Мистер Джеймс Эндрюс Кир. Мисс Блисс Ллевеллин.

И их четверка медленно вступила в бальный зал.

Два оркестра по пятьдесят музыкантов в каждом, расположенныев противоположных концах бального зала, играли медленные вальсы, покапредставители Голубой крови демонстрировали пышные наряды: мужчины, эффектные иобходительные в своих фраках, женщины, сверхъестественно стройные и невероятноэлегантные в роскошных бальных платьях. Это было волшебное зрелище. На этот разКомитет и вправду превзошел сам себя. Бальный зал был залит ослепительным белымсиянием: старинные хрустальные люстры искрились, а мозаичные полы блестели.

Джейми провел Блисс к ее столу, отсалютовал ей и тут жеисчез до конца бала. Ну и ладно. Блисс обнаружила Мими, стоящую вместе сродителями в первом ряду встречающих.

— Ого! — воскликнула Мими, тут же заметившая ожерельеподруги. — Вот это камень!

— Это моей матери, — объяснила Блисс.

Она пересказала Мими легенду про «Проклятие Люцифера».

Мими потрогала изумруд, погладила его ледяные грани. Стоилоей коснуться камня, как ее тут же перенесло к последней битве: мгновениячерного дня, далекое пение труб, Михаил с пылающим мечом, изгнание — и холод.Холод... пробуждение бессмертных на земле и смертельная жажда, вынуждающаяпитаться.

Мими охнула. Глаза ее остекленели; она все еще продолжаласжимать камень в руке. А потом выронила, словно он обжег ее.

Блисс испугалась. Она поняла, что с Мими, когда та коснуласькамня, что-то произошло, некая вспышка озарения, укол памяти. Но когда каменьтрогала сама Блисс, с ней не происходило ничего. Это был просто драгоценныйкамень, и ничего более. «Проклятие Люцифера». Блисс пробрала дрожь.

— Это просто какое-то «Сердце океана», — прерывающимся голосомпроизнесла Мими. — Обещай мне, что не швырнешь его с палубы «Титаника».

Блисс попыталась засмеяться. Но камень величиной в пятьдесятпять карат тяжело лежал у нее на груди.