Загадки гибели линкора Новороссийск - Борис Никольский

Последняя информация также требует осмысления и последующего пояснения… Можно, конечно, прислушаться к мнению Вышлецова по его неприятию «диверсионной» версии, но при этом не стоит забывать о том, что по своей должности начальника разведки (а по сути — и контрразведки эскадры) он был «категорически» не заинтересован в глубокой разработке этой версии, вызывавшей слишком много вопросов к состоянию разведывательной и контрразведывательной деятельности на эскадре на тот момент… И в то же время для наших дальнейших «изысканий» крайне важно признание Вышлецовым возможности «…заложения фугаса в корпус линкора».

При этом следует учесть, что, допуская возможность подобной акции со стороны итальянцев или англичан, Вышлецов опять-таки выступает не просто «сторонним наблюдателем», а офицером штаба, отвечавшим за безопасность кораблей, в том числе и за возможные «происки» разведок потенциальных противников. А уже при этом стоило учесть боевой опыт Вышлецова по службе на минных тральщиках на Балтике и участие в организации десантных операций в период войны с Японией.

Казалось, что для получения убедительной и научно обоснованной информации по версиям взрыва линкора стоило бы воспользоваться статьей Морского сборника № 12 от 2015 года «Линкор “Новороссийск”; мифы и реальность»… Эта статья была написана по запросу совета ветеранов линкора группой авторитетных специалистов флота с задачей провести комплексный анализ и сделать объективные выводы по проблеме. В лучших традициях военной администрации главком поручил Экспертному совету ВМФ тщательно проанализировать наиболее вероятные версии взрыва линкора, возможные причины его гибели и дать свое заключение. Уже только тот факт, что экспертами были рассмотрены только две версии подрыва линкора: как основная — «минная» и только вдогон — «диверсионная», — уже предполагает, что в качестве основного и единственного «опорного» документа экспертами от флота были использованы отчетные материалы работы Правительственной комиссии Малышева ноября 1955 года. Следуя методологии экспертов, нам предлагается рассматривать «минную» версию как основную, причем — на фоне отрицания «диверсионной»… И сразу же эксперт, призванный дать заключение о причине взрыва, противоречит сам себе. Обращая внимание на тот факт, что «…специфические условия подрыва привели к тому, что практически не было вторичных пульсаций газового пузыря взрыва, и поэтому корабельные механизмы не получили “контузии”, характерной для неконтактных взрывов…» И тут же утверждает: «…взрыв мины был донный, неконтактный… Это подтверждается размером пробоины (около 130–150 кв. м) и характером повреждения корпуса, — листы наружной обшивки оказались загнуты внутрь на глубину до 5 метров…»

Выходит, что сначала автор решительно отвергает вариант неконтактного взрыва, и тут же убеждает читателя в том, что взрыв таки был — неконтактный. И приводит аргументы в пользу версии взрыва донной мины. А ведь именно это «противоречие» предполагает вариант контактного внешнего взрыва, инициировавшего взрыв внутри корпуса линкора. Но нашим экспертам, проводящим анализ в рамках официально признанных документов, такая версия явно не по «статусу», а быть может — и не уму.

После обнаружения подобного «ляпа» возникает подозрение, что и последующие выводы «признанных», или «призванных» (?) экспертов будут сделаны на том же уровне. К сожалению, так и оказалось… Минеры — одним словом.

Читаем дальше — «…очевидцы взрыва упоминают очень большое количество ила, выброшенного на палубу корабля через пробоину. Это могло произойти только в том случае, если заряд находился не просто на дне, а был заглублен в грунт…» Делая такое заключение, неплохо бы эксперту учесть глубину воронки в иле в 1,5 метра. И при этом учесть, что данный факт был зафиксирован опытным водолазным специалистом. Спрашивается, на какую же глубину уважаемый эксперт предполагал «зарыть» донную мину, чтобы взрывом, с образованием столь мелкой воронки, залить илом всю носовую часть линкора? Быть может, стоило взглянуть в справочник с указанием характерных признаков взрывов донных мин.

И после таких «накладок» и последующих «вымученных» выводов эксперт, взывая к нашему здравому смыслу, — настоятельно рекомендует — «…при анализе условий подрыва “Новороссийска” полностью исключить вариант диверсии и сосредоточиться исключительно на “минной ” версии». Уже только поэтому диверсионную версию взрыва «Новороссийска» стоит по-прежнему настойчиво разрабатывать…

Далее автор статьи, следуя традиции сторонников «минной» версии, моделирует варианты взрыва под линкором одной из семи мин: «RMH», «LMA», «LMB», «ВМ-1000», «ВМА-2», «А-4», «АМД-500». Вне всякого сомнения, все эти варианты были смоделированы и исследованы авторами на высоком профессиональном уровне.

Как естественное следствие подобного анализа — вывод: «Ретроспективный анализ, проведенный в Экспертном совете, полностью подтверждает обоснованность выводов Правительственной комиссии о гибели линкора “Новороссийск ” от взрыва донной мины времен Великой Отечественной войны. На это указывают характер повреждений корабля, подтвержденные факты обнаружения мин в районе катастрофы после гибели линкора, конструктивные особенности минного оружия того времени, способного длительно сохранять свои боевые свойства».

Кто бы сомневался в том, эти эксперты «продублируют» официальный вывод, сделанный более «авторитетной» комиссией 60 лет назад!

Должно быть, я безнадежно туп, но меня этот «ретроспективный» (?) анализ и последующие выводы так и не убедили в торжестве «минной» версии взрыва. И похоже, что я в своих сомнениях не одинок… Вот вам убедительный пример целесообразности привлечения для подобных экспертиз независимых межведомственных экспертов…

Начать следует с того, что Борисом Каржавиным рассмотрению и обсуждению «минной» версии взрыва посвящено 52 страницы книги. И это притом, что среди информации, приводимой тем же исследователем, имеются авторитетные документы, вызывающие большие сомнения в минной версии, применительно к взрыву на «Новороссийске».

С любой стороны касаясь этой проблемы, приходится уточнять всю событийную цепочку — что взорвалось, где взорвалось, от чего взорвалось… Крайнее звено тянет к очередному — по чьему приказу взорвалось, и какую цель ставили перед собой исполнители и организаторы взрыва. И так — до бесконечности. При всем при этом было бы нелогично и неразумно полностью исключить вероятность взрыва мины, предположив как вариант, что колоссальная разрушительная сила взрыва могла быть следствием «ядерной» начинки в том же — тонном фугасе. К середине 50-х годов в западных странах уже были созданы образцы компактных ядерных зарядов ранцевого типа, почему бы в качестве «стендовых» испытаний не выбрать советский линкор? То, что не было и нет тому доказательств, это еще не снимает вопрос. И уже при рассмотрении этого варианта опять-таки требовалась проработка не столько минной, сколько диверсионной версии.

В первый же день работы Правительственной комиссии, то есть на второй день после катастрофы, были взяты пробы грунта и воды для проверки их на радиоактивность. Значит, определенные «соображения» на этот счет таки имелись. Сразу же после обнаружения на дне воронок от предполагаемых взрывов пробы грунта и воды на радиоактивность были взяты повторно. Кто бы сомневался в том, что подобные действия были инициированы председателем Правительственной комиссии. При этом стоило бы учесть, что Малышев кроме основного поста заместителя председателя Совнаркома наследовал у Лаврентия Берии должность руководителя атомного проекта.