Доказательство любви - Вера Чиркова

— Был у нее указ, давно валялся, я думал, уже потеряла. За особые заслуги от директора академии полученный. Вот его она и активировала. И теперь я не имею никакого права вмешиваться в ее дела. Как ты знаешь, маг или алхимик, которому дозволено взять ученика, обладает полной свободой в выборе методов и неприкосновенностью на все время обучения.

— Что? — Несколько мгновений Тодгер ошеломленно смотрел на мрачно кривящего красивые губы учителя, все сильнее постигая степень свалившегося на него несчастья.

А затем разразился гневной тирадой, в которой не было ничего вразумительного, одни образные выражения. Королевские егеря отдали бы месячное жалованье за каждое, чтобы иметь возможность повторять их по утром командиру у колодца. Тот определенно проникся бы. А вот Изрельс слушал, презрительно ухмыляясь и держа наготове сложенные щепотью пальцы, чтобы немедленно усыпить ученика, если тот попытается выпутаться из «недвижимости».

Однако тот не попытался. Он вдруг смолк, задумчиво оглядел учителя, кухню и едко улыбнулся. Потом хихикнул, раз, другой, а через пяток секунд хохотал так, словно попал в академию на урок первокурсников, когда те пробуют впервые самолично сваренное зелье иллюзии. Через минуту с него спала «недвижимость». Как всем известно, в каждом темном заклинании заложено противодействие, и смех был именно тем ключиком, какой чаще всего использовал Изрельс. Истинный смех, разумеется, и вот это взбесило магистра сильнее всего. Даже тупица не мог бы не понять, что лучший ученик так заливисто хохочет сейчас именно над бывшим учителем, а темный маг тупицей вовсе не был.

Потому и не сумел стерпеть, хотя еще минуту назад был уверен в своей способности держать чувства под контролем! Но теперь просто взорвался фонтаном выражений, за какие егеря не раздумывая отвалили бы по три жалованья, а затем попытался набросить на ученика усиленную связку сразу из трех заклинаний — недвижимости, покорности и молчания, совершенно выпустив в горячке из виду, что сам же когда-то учил Тодгера ставить против нее щиты. Тот и ее кастовал, причем с легкостью и изяществом, за какие несколько лет назад учитель, несомненно, поставил бы ему четверку. Пятерку он никогда не ставил ни одному из учеников, объяснив однажды Тоду под благодушное настроение, что и сам не знает всего на пять.

Щитом ученик не ограничился, он закрыл себя еще и сферой непроницаемости, мгновением раньше бросив в дальнюю стену горсть выхваченных из кармана шариков хаоса. Изрельс рассмотрел этот жест и даже успел послать вслед подлым снарядам «сжигание», но в том-то и была их особенность — эти шары никогда не летели туда, куда должны были по законам обычной физики. Едва соприкоснувшись с какой-либо поверхностью, шарики отскакивали в самом непредсказуемом направлении, одновременно увеличиваясь в размерах, так действовала на них сила удара.

Прорычав последнее, самое мозголомное проклятие, Изрельс тоже накрыл себя сферой и несколько минут угрюмо наблюдал через ее прозрачные стенки, как подросшие и приобретшие металлический блеск шары размером с пушечное ядро яростно крушат стены его прекрасной белоснежной гостиной, куда он самолично так легкомысленно притащил шурина. Посланный им самим огонь в это время весело дожирал шелковые занавеси с тончайшей вышивкой и мебель из драгоценного снежного дерева, но снимать сферу и попытаться спасти хоть что-нибудь из ценнейшей утвари магистр и не подумал.

Эти шары пробьют его и не заметят, и хотя Изрельс давно поставил себе все семь из существующих видов регенерации, испытывать их на деле не имел никакого желания. Лучше подождать, пока шары достигнут критичной массы и рассыплются прахом, создания хаоса очень нестабильны.

— Счет на восстановление моего жилища я пришлю тебе завтра, — снимая сферу, с ледяной яростью возвестил магистр, когда последний шар исчез в огромной дыре, украшавшей стену. — А сейчас исчезни… иначе я за себя не отвечаю.

— Ответишь, — таким же ледяным тоном отозвался Тодгер, не убирая свою защиту, и учитель только сейчас заметил, как ученик что-то быстро пишет на листке магическим стилом, — за все и сполна, не беспокойся. И за проникновение без разрешения в мой замок, и за похищение моей рабыни, и за выдачу ее без моего согласия и в нарушение всяких законов темного ковена в ученицы своей жене. А также за совершенное в отношении свободного мага насилие и за накладывание на него же заклятий, допустимых лишь в обращении с учениками. Еще за принуждение к перемещению и за прочие, унижающие достоинство темного мага высказывания и действия. Я отправляю послание верховному магистру и требую разрешения на поединок чести.

Несколько минут Изрельс потрясенно, словно не узнавая, рассматривал бывшего ученика, затем поджал губы и решительно пошагал прочь. Но далеко уйти не успел: веселая трель магического вестника, возвещавшая о прибывшем письме, заставила магистра замереть всего в полушаге от обугленных остатков двери.

Застыл и Тодгер, ему этот звук был знаком ничуть не хуже: только письмам от Летуаны Изрельс позволял звенеть так громко и беззаботно.

— Сюда, — протянул руку маг, и ему на ладонь из лопнувшего вестника выпал чуть косовато скрученный листок бумаги, перевитый зеленой ленточкой и завязанный кокетливым бантиком.

Тодгер заинтересованно следил, как шурин с показной небрежностью развязывает этот бантик и расплетает тесемку, даже не замечая, как все сильнее дрожат от нетерпения его тонкие пальцы.

Лист развернулся с легким шорохом, и по разгромленной комнате сразу поплыли, сменяя друг друга, ароматы малинового варенья, коричных булочек и цветочных духов.

— Милая… — так же неумолимо расплывалось в счастливой ухмылке лицо Изрельса. — Соскучилась!

— Если она предложит перемирие, — поспешил договориться Тодгер, — предложи вернуть Дарелетту!

— Ты пока письмо отправляй, — едко буркнул учитель. — У верховного магистра как раз сейчас прием посетителей и жалоб.

— Изр, ну ты же здравомыслящий маг…

— До сегодняшнего дня я думал, что ты тоже, — рассеянно бормотнул его шурин, углубившись в чтение. — Что такое?

— И что?

— Она с ума сошла?

— Не знаю. Но надеюсь на лучшее. У нас в семье нет сумасшедших.

— Тетушку Меркелину ты, разумеется, забыл?

— Так она же троюродная! И дружит с нами только по праздникам — таким, когда можно приходить в гости без подарков.

— Дядюшка Пертос — тоже дальний родич?

— А он вполне нормален, — начал злиться Тодгер. — И вообще, с чего это ты начал переводить разговор на моих родичей? Не забыл еще, что последние десять лет они и тебе не чужие?

— Пытаюсь докопаться, откуда растут ноги у безумия моей жены.

— Боюсь, это место тебе знакомо намного лучше, чем нам всем! — зло рявкнул бывший ученик, помолчал, вздохнул и тише добавил: — Но надеюсь, ты не думаешь, будто я имею в виду ее материальное тело? Ведь именно ты своими дурацкими спорами и унизительными условиями пытаешься сделать из Летуаны подобие доппельгангера! И даже не догадываешься, почему тебе противны сами доппели! Ведь они не могут делать милые глупости и придумывать небольшие, но чертовски приятные сюрпризы!