Роковое зелье - Елена Арсеньева

– Ну, господа, это уж чудеса какие-то! – наконецне сдержал смеха и молодой Долгорукий. – Я слыхал, что у магометан одинмужик имеет при себе нескольких жен, содержа их в гареме, однако чтобы уженщины были враз два мужа – этого небось ни у каких магометан не отыщешь! Мужскойгарем – вот так новость!

Мавруха с самым оскорбленным видом набычилась. Теперь ееналитые кровью глаза были устремлены на Долгорукого с таким выражением, чтоДанька непременно пожалел бы его, когда б у него было на то время. Честноеслово, казалось, дикая девка вот-вот даст волю своему безумию и набросится накрасавца князя. Но тут белые глаза ее скользнули в сторону, взгляд замер – итяжелые черты исказились таким пылким вожделением, что Даньке аж неловконаблюдать сделалось.

– Ми-ле-но-чек! – произнесла, нет, провыла, авернее, промычала Мавруха с неописуемым выражением сладострастия. –Черногла-азень-ки-ий!..

И, взметнув подол своего замызганного сарафанища, онаметнулась, простирая руки, к приблизившемуся тем временем возу, на самом верхукоторого по-прежнему возлежал оборванец с удивительными черными очами – донХорхе Сан-Педро… или как там, Данька со страху позабыл.

При виде иноземца Никодим Сажин покачнулся так резко, чтоДаньке почудилось, будто злодей прямо сейчас грянется замертво. Однако негодяйоказался крепок что нутром, что статью. Воззрившись на нового свидетеля своихпреступлений, он снова истошно завопил:

– Слово и дело! Слово и дело государево!

Человек, к которому эти выкрики имели самое непосредственноекасательство, а именно – государь русский, с мученическим видом покачалголовой. Было совершенно ясно, что эта затянувшаяся невнятица и суматоха егоизрядно утомили.

– Твой ли это человек, Алексей Григорьевич? –обратился он к старшему Долгорукому, кивком указывая в это время на Сажина.

– Мой, ваше императорское величество, – поклонилсятот, приложив руку к груди.

– Ну, коли твой, тебе, князь, и разобрать, чья в чемвина.

Никодим, по-бычьи нагнув голову, ринулся вперед и рухнул наколени перед Долгоруким:

– Князь-барин, сам знаешь, мы твои верные холопы. Оброкисправно платим, барщину обрабатываем. Всякий лишний грош отдаем твоей милости.А эти двое в сговоре задумали меня последнего достатку лишить – чтоб я не имелдаже самой малости тебе, отец наш, отдать. Ночевальщиками представились, акогда весь дом уснул, пошли с ножами грабить да насильничать…

– Ну, ты лихо с ними расправился, Никаха, –насмешливо перебил его молодой Долгорукий. – Малец еле на ногах держится,а этот… этот и вовсе будто только что из могилы восстал!

Он указывал на Хорхе, который тем временем кое-как сполз своза и, шатаясь при каждом шаге, что былина на ветру, пытался одолеть тенесколько шагов, которые отделяли его от Никодима, причем черные глаза егогорели уже знакомой Даньке ненавистью. Остальные невольно попятились, а НикодимСажин, на которого и был устремлен этот взгляд, даже руками загородился, словнообожженный кипящей смолой.

– Изыди, сатана, – прошептал он, пытаясь сотворитькрестное знамение. – Чтоб тебя черти на том свете на сковородке жарили!

– Полагаю, они будут жарить тебя, презренный негодяй,вор, палач! – произнес Хорхе еще слабым голосом, но с такой убийственнойсилой ненависти, с таким благородством выражения, что взгляды господ невольнообратились на него не с недоверием или презрением, а даже с неким подобиемуважения. – Ваше императорское величество, сей гнуснейший оплёвокпредательски убивал людей, имевших неосторожность воспользоваться егогостеприимством, а потом хоронил их в лесу, скрывая следы своих многочисленныхпреступлений. Свидетельствую, что его жертвами стали трое моих спутников, атакже родители этого несчастного юноши. Он и я – мы спаслись только чудом.Негодяй, впрочем, не только убийца, но еще и клеветник. Клянусь честьюдворянина, честью рода, к которому принадлежу, что ни я, дон Хорхе Сан-ПедроМонтойя, ни мой молодой спутник и пальцем не тронули его распутной дочери.Кроме того, он вор. Я сам ограблен им. Похищено восемь тысяч золотых песо,которые везли я и мои спутники для передачи испанскому посланнику при вашем,великий государь, дворе, – герцогу де Лириа.

– Де Лириа? – воскликнули в один голос император иИван Долгорукий, а князь Алексей Григорьевич простонал едва слышно:

– Восемь тысяч золотых?!

– Именно так, – кивнул Хорхе. – Я имел кгерцогу разного рода поручения от короля и господина моего Филиппа. Однаковместе с деньгами были украдены и все документы, удостоверяющие мою личностькак нового переводчика испанского посольства.

– Назовитесь, сударь, – приказал молодойцарь. – Мы можем устроить вам встречу с де Лириа, и, коли вы не лжете, онподтвердит ваше имя и звание.

– Беда в том, – сокрушенно качнул головойХорхе, – что я не имею чести быть знакомым с господином посланником. Онмногажды сообщал духовнику нашей милостивой королевы, архиепископу Амиде,который ведает при испанском дворе дипломатической перепиской, что емунеобходим переводчик. Решено было послать меня, поскольку я хорошо знаю русскийязык. Архиепископ Амиде также знал, что герцог испытывает денежные затрудненияи давно не получал причитающегося ему вознаграждения за службу, поэтому ясогласился заодно доставить ему крупную сумму. Теперь я ограблен, тяжело раненэтим негодяем и его приспешником, – он коснулся уродливого шрама,пересекавшего грудь, – а вдобавок ко всему и обесчещен, ибо не сдержал данногомоей королеве слова…

Лицо его исказилось страданием.

– Коли все было так, как вы говорите, сударь, –взволнованно произнес молодой царь, – вины вашей в том нет, а значит, ибесчестие ваше… Что с вами? – воскликнул Петр Алексеевич, с юношескойживостью протягивая руки к покачнувшемуся Хорхе, однако не успел егоподдержать: страшно побледнев, тот тяжело грянулся оземь, словно кто-тонезримый подсек его невидимой косою под коленями.

Данька молча кинулся вперед, упал рядом и приподнял егоголову. Сквозь туман в глазах увидел, что жилочка на шее слабенько трепыхается.Жив, слава Богу! Из последних сил жив!

– Ваше вели… величество… царское… – Он путался всловах, а из глаз поползли предательские, не мужские, а совершенно девчоночьислезы. – Ради Господа Бога, будьте милосердны, велите помощь ему оказать.Рана так тяжела, изнемог он совсем, того и гляди помрет!