Екатерина Медичи - Василий Балакин

Екатерина была разочарована отказом ассамблеи выделить необходимые субсидии. Но настоящим ударом для нее послужило известие о том, что депутаты, узнав о ее сделке с Бурбонами, потребовали, чтобы во исполнение старинного закона Антуан как старший из принцев крови стал регентом. Екатерина подозревала, что Антуан сам же и инспирировал это требование, хотя тот и открещивался от подобного обвинения. Тогда она потребовала, чтобы Бурбон подписал официальный отказ от права на регентство. Как ей удалось добиться своего, узнаем чуть позже, а пока отметим, что она сумела получить аналогичную подпись и от Конде, сдержав свое обещание реабилитировать его: Парижский парламент 13 июня 1561 года отменил ранее вынесенный ему приговор.

Среди множества сюрпризов, полученных Екатериной от Генеральных штатов, оказался и такой: под занавес своих заседаний ассамблея обязала ее, чтобы она потребовала возвратить в королевскую казну всё, что было неправомерно выплачено в годы правления ее супруга Генриха II коннетаблю Монморанси, Гизам, маршалу д’Альбону де Сен-Андре и Диане де Пуатье. Трудно представить себе лучший способ побудить к сплочению людей, которые в иных обстоятельствах не имели бы ничего общего друг с другом, и коннетабль с герцогом Гизом и маршалом д’Альбоном составили своего рода триумвират. Под предлогом борьбы против протестантской ереси эти убежденные католики сговорились оказывать давление на Екатерину и ее новых союзников. Триумвиры, поклявшись не на жизнь, а на смерть бороться против Реформации, нашли себе союзника в лице испанского короля Филиппа II, который давно уже упрекал французский двор в благоволении главарям гугенотов. Екатерине, когда она узнала об этом альянсе, стало не по себе. Она поняла, что в своем стремлении примирить непримиримых зашла слишком далеко. Спасая Конде, прислушиваясь к мнению Колиньи и назначая канцлером Мишеля Лопиталя, ратовавшего за терпимость, она своим потворством протестантам приводила в ярость Филиппа II, призывавшего католиков Франции к вооруженному сопротивлению.

Кто-нибудь другой (а тем более другая) на месте Екатерины запаниковал бы, но она не растерялась, продемонстрировав высший класс политического лавирования и действуя по принципу: «Ищи друзей себе среди врагов своих», то есть перетягивая на свою сторону отдельных представителей стана противника. В этом смысле незаменимым для нее человеком стал Антуан Бурбон, являвшийся не только принцем крови, но и, по крайней мере формально (фактическими вождями были люди духом покрепче его), шефом гугенотов. Она быстро нащупала его слабое место, прибегнув к услугам своего ставшего знаменитым «летучего эскадрона», формировавшегося из уроженок провинциального дворянства, отличавшихся красотой и, по мере возможности, умом. Они служили Екатерине ударным отрядом при решении многих политических задач. Королева, сама чуравшаяся распутства, будто бы пристально следила за их моральным обликом, пресекая их любовные (надо полагать, не санкционированные ею) похождения и сурово карая заточением в монастыре тех из них, у кого начинал расти живот. Одну из таких мамзелей Екатерина и подослала со специальной миссией к Антуану Бурбону.

Это была Луиза де ла Беродьер де Руэ, которую при дворе называли красоткой Руэ. Как и предполагалось, Антуан недолго противился натиску красотки, капитулировав перед ее чарами и совершенно утратив агрессивность в отношении королевы-матери. Ни о чем не подозревавшему кавалеру обольстительница сообщила по секрету, что если королева узнает об их отношениях, то сошлет ее в какой-нибудь отдаленный монастырь. Антуан, разумеется, заверил возлюбленную, что готов на все, лишь бы задобрить королеву-мать. Этого-то и надо было Екатерине: именно тогда она и потребовала от него подписать отказ от права на регентство. Антуан подписал, довольствуясь пожалованной ему должностью генерального наместника королевства и пребывая в полной уверенности, что спас красотку Руэ. Он словно бы не замечал, с каким презрением смотрели на него единоверцы-гугеноты. Сам Кальвин пытался было возвратить его на истинный путь, но тщетно. Сладкий голос его богини, действовавшей по инструкции королевы-матери, пользовался большим успехом, нежели послания из Женевы.

Поскольку мадемуазель де ла Беродьер успешно справилась с порученным заданием, Екатерина доверила ей новую, еще более ответственную миссию. Красотка Руэ принялась ненавязчиво внушать Антуану, что их любовь была бы еще более прекрасной, если бы сама она могла любить, не рискуя погубить свою душу любовной связью с еретиком, но без угрызения совести даря ласки возлюбленному, возвратившемуся в лоно католической церкви. Тогда они испытали бы небесное блаженство на земле. Антуан, уже вкусивший этого блаженства, ни за что на свете не хотел лишиться его. Поддавшись на уговоры возлюбленной, он отрекся от ереси и вернулся в лоно католической церкви, окончательно перейдя на сторону Екатерины. Он даже удостоился чести погибнуть, сражаясь в рядах королевской армии против своих бывших единоверцев-гугенотов.

Екатерина, не желавшая, несмотря на ожесточенное сопротивление недовольных, отказываться от своей политики терпимости и национального примирения, решила свести в Пуасси для открытого обмена мнениями представителей обеих враждующих группировок.

О том, в какой напряженной атмосфере Екатерина приняла это решение, можно судить по инциденту, случившемуся месяца за три до начала прений. 15 мая 1561 года кардинал Гиз, архиепископ Реймсский, совершал обряд коронации ее второго сына, Карла IX. Кардинал, подобно своему брату, герцогу Гизу, и всем католикам вообще, был крайне недоволен тем, какое влияние приобрела протестантская партия на королевское семейство. Перед тем как возложить корону на голову мальчика, кардинал обратился к нему с торжественным наставлением: «Кто бы ни посоветовал Вашему величеству сменить религию, он тем самым лишит Вас короны». Таков был главный политический принцип французской монархии XVI века: во Франции может быть только король-католик. Присутствующие понимали, что слова эти в действительности были адресованы матери юного короля. Карл IX, впечатлительный мальчик, для которого эта корона во всех смыслах была слишком тяжела, не мог удержаться от слез.

Екатерина и вправду заходила слишком далеко в выражении своей веротерпимости, позволяя кальвинистам открыто проповедовать в Сен-Жерменском дворце, служившем королевской резиденцией. Колиньи и Конде блистали там во всей красе, всячески поощряя гугенотов к повсеместной демонстрации своей новой веры. Наиболее развязные из них устраивали настоящие шабаши у стен монастырей с распеванием непристойных песенок о монахах и монахинях. В слепой ярости они нападали на кюре и монахов и устраивали погромы в церквях, разбивая мраморные изваяния Пресвятой Девы. В Орлеане окончательно потерявшие человеческий облик гугенотки на виду у всех мочились в дароносицы. Понятно, что эти святотатственные выходки вызывали вспышки ненависти у католиков.

Вполне вероятно, что в беседах с глазу на глаз с кальвинистскими проповедниками Екатерина давала понять, что хотела бы установления полного равноправия двух конфессий, чтобы гугеноты могли свободно строить свои храмы и беспрепятственно отправлять свой религиозный культ. Кальвин был настолько удовлетворен этим ее намерением, что называл ее «нашей королевой», благодаря коей во Франции восторжествует дело кальвинизма, который уже вошел в моду при королевском дворе. Под влиянием Колиньи готовность обратиться в новую веру изъявляли даже сыновья Екатерины — король Карл IX (не напрасно предостерегал его кардинал), герцог Анжуйский Генрих и младший, Франсуа д’Алансон. Только страх перед матерью, к которой они относились с благоговейным трепетом, удерживал их от опрометчивого шага. Эти принцы, рано лишившиеся отца, видели в Колиньи не проповедника, а скорее мужчину, с которого им хотелось бы брать пример. Карл IX даже называл его отцом. Сыновья ускользали из-под влияния Екатерины, и та, в свое время натерпевшись посягательств на ее материнские права от Дианы, теперь не намерена была безропотно взирать на это. В ее отношениях с Колиньи назревала драма, развязка которой наступит в Варфоломеевскую ночь.