Итальянский роман - Андрей Смирнов

Доедаю, расплачиваюсь и уверенно направляюсь к выходу. Меня спрашивают, не нужна ли мне комната. Уверенно отвечаю, что не нужна. Меня спрашивают, а где я, собственно, собираюсь ночевать. Уверенно отвечаю, что в лесу, разумеется. Меня больше ни о чём не спрашивают. Лишь скорбно качают головами. На часах половина двенадцатого ночи. Уверенно покидаю отель. Уверенно дохожу до околицы, где кончаются фонари. Чуть менее уверенно вглядываюсь в кромешную тьму прямо по курсу. Уверенно разворачиваюсь и отправляюсь обратно в отель, каяться в идиотизме. Теперь я и сам не в состоянии понять, какая сила гнала меня в лес и зачем она это делала? Чем, собственно, перспектива принять душ и спать на нормальной кровати меня так уж не устраивала изначально?

Утром торжественно вступаю на территорию визитной карточки и жемчужины Лигурии, а равно ключевого и, по мнению всех путеводителей, самого красиво этапа Альта Вии: природного заповедника Бейгуа. И едва-едва не ломаю ноги об устилающий эту визитную карточку бурелом.

Sun zeneize, risu reu, strinsu i denti e parlu ceu – «Я генуэзец, смеюсь редко, сжимаю зубы и говорю чётко». Так обитатели Генуи характеризуют себя в собственной поговорке. Среди остальных итальянцев они имеют репутацию людей закрытых, малообщительных и – как бы это помягче?.. – патологически экономных. Скажем честно, – репутация оправдана. Но только до тех пор, пока не узнаешь их получше, не станешь для них хоть чуточку, – но своим. Вот так и их главный заповедник: красотами он начинает делиться скупо, постепенно, как бы присматриваясь к новому человеку.

Казалось бы, вроде уже и красиво… Но нет. Пока загородим панораму здоровенными антеннами и радиопередатчиками. За которыми, впрочем, можно разглядеть кусочек моря. Рядом со смотровой площадкой на вершине горы Бейгуа, давшей имя всему заповеднику, обнаруживаю бар и захожу в него выпить кофе. И здесь теория о необщительном характере генуэзцев разваливается прямо на глазах. Здесь я встречаю самого стереотипного итальянца, какого только можно представить. Собственно, его можно смело вставлять в учебник в качестве иллюстрации к главе «Стереотипы об итальянцах».

Начинает он с того, что настойчиво пытается общаться со мной на ужасающем английском. И успокаивается, лишь когда я прямым текстом прошу перейти на итальянский. Это роковая ошибка с моей стороны. Почувствовав под ногами твёрдую почву родного языка, он принимается говорить. И говорит он, не затыкаясь ни на секунду. Он бомбардирует меня бесчисленными вопросами, ответы на которые не интересуют его ни в малейшей степени. Он даже не пытается эти ответы слушать, незамедлительно переходя к следующей теме. Он размахивает руками как ветряная мельница и высказывает своё мнение по любым вопросам жизни, вселенной и всего остального, всем вместе и каждому в отдельности. Он говорит об украинских женщинах (красивые, но странные) и албанских мужчинах (негодяи, все как один). Он говорит о погоде (в Петербурге тепло, потому что он рядом с Латвией, а Латвия – тёплая страна, он знает, он там был позапрошлым летом). Он говорит о своей маме (прекрасная, святая женщина, погоди, я тебе сейчас запишу номер её мобильного телефона).

Я уже трижды проклял этот проклятый кофе (о кофе он тоже успевает поговорить). Он замечает мой фотоаппарат, ещё более оживляется и за руку тащит меня на улицу к своей машине (по пути успев поговорить о машинах), извлекает из неё собственную камеру и минут десять увлечённо говорит об искусстве фотографии. Он говорит о том, что по выходным они готовят пиццу и я всенепременно должен её попробовать. Робкое возражение, что в следующие выходные я уже буду в другой стране, его нимало не смущает. Но как ты не понимаешь?!.. Это же пицца!.. Представляешь, настоящая пицца!.. Где же ты тут, посреди Италии, сможешь ощутить её несравненный божественный вкус, если не придёшь к нам?!..

Удираю короткими перебежками, прячась в складках местности и поминутно оглядываясь через плечо. Опасаюсь, что он вспомнит о необходимости донести до меня ещё какую-нибудь важную информацию и пустится в погоню.

Когда удаётся отдышаться и оглядеться по сторонам, Бейгуа наконец-то решает развернуться передо мной во всей красе. Что ж. Впечатляет. Здесь даже как-то избыточно, рекламно-глянцево красиво.

Рекламное море (хорошо подойдёт для мужского парфюма), рекламные холмы (идеально для заставки Windows), рекламные луга (добавить коровок и на упаковку молока), рекламные горы (универсальное фоновое изображение под широкоформатную печать), рекламные прибрежные городки (буклет туристического агентства). И всё это – во все стороны, во всех направлениях, насколько хватает глаз. А в конце пути, завершающим мазком картины – она. Раскинувшаяся на стыке неба и моря красавица Генуя с высоты птичьего полёта.

Зачем-то беспрерывно щёлкаю затвором камеры. Хотя уже сейчас знаю, что никогда не буду эти фотографии пересматривать. Способны ли они передать, как ветер сдувает с кожи солнечные лучи? Как вплетаются в его свист крики птиц? Как гнётся к земле жёлто-выгоревшая трава меж валунов? Нет. Отсюда я унесу одну-единственную стереофотоаудиографию. Намертво впечатанную в мозг.

Здесь туристы попадаются навстречу уже толпами. Аж целых человек десять-пятнадцать. Фактически столько же, сколько я встретил за весь предыдущий путь. В конце этапа Альта Вии, вполне ожидаемо для столь людного места, располагается гостиница. Раздумываю, остаться ли в ней на ночь. Делюсь с синьором за стойкой своими сомнениями. Тот утверждает, что следующий этап очень простой, всё время строго под гору и дорога отличная. И на этом теряет клиента. Решаю идти дальше.

Следует отдать итальянцам должное: никто не стремится на мне заработать. Наоборот, при любой возможности продавцы товаров и услуг стараются помочь сэкономить деньги, указав лучший, более удобный или бесплатный вариант. В этот раз гостиничный синьор даже перестарался. Уж лучше б я остался у него. Поскольку сам-то он по Альта Вие явно никогда не ходил. Да, тут действительно есть удобная автомобильная дорога. Но не такова моя Альта Виа, чтобы искать лёгких путей. Она решает поиграть в морской шторм и швыряет меня вверх и вниз по тропе между невысокими, но крутыми вершинами.

Темнеет, с гор задувает пронзительно-холодный ветер. Вдалеке вижу что-то типа старого военного форта. Планирую дойти до него и, если не найдётся ничего лучшего, спать хотя бы под стеной.

Лучшее находится ещё на половине дороги. Не знаю, что это раньше было за сооружение. Приподняв большой люк в полу, обнаруживаю огромный резервуар с водой. Загадочно. Главное, впрочем, что вокруг сохранились остатки стен. Под защитой которых и засыпаю, уже не обращая внимания на рёв ветра снаружи.

Вслед за тучей арбалетных болтов из предрассветного сумрака вылетели атакующим клином шестьдесят три генуэзские галеры. Подгоняемые течением и попутным ветром, на полном ходу с оглушительным треском ломая вёсла, вспарывая обшивку и круша такелаж, вонзились в боевое построение венецианцев. Ламба Дориа рисковал: хотя эскадра его и так была в меньшинстве – Венеция выставила девяносто пять судов – полтора десятка галер он приберёг в резерве. Ничего, хватит и этого. Даже здесь, на чужой территории, в водах Адриатики у острова Курцола, под самым венецианским носом, они способны разить врага малыми силами. Ибо правда на их стороне. Никто и ничто не смеет покушаться на безраздельное господство Превосходной Владычицы морей Республики Генуя. Дорого заплатят венецианцы за желание плавать по генуэзскому Чёрному морю. Не бывать их колониям в генуэзском Крыму. Вперёд, на абордаж!.. Руби их, руби!..