Недосягаемые - Виктория Вашингтон

брови в удивлении, а губы в улыбке и тоже присаживаюсь рядом, опираясь спиной об ствол.

— Щербакова, ты слишком высокого мнения о себе. С чего ты решила, что вызываешь во мне хоть что? — он рвано выдыхает, смотря куда-то вдаль и выглядит отстранённым от всего вокруг.

— Давайте сегодня без фамилий и без отчеств? — вполне серьёзно срывается с моих губ, стоит подавить желание съязвить в ответ.

— То есть ты предлагаешь фамильярничать, но при этом зовёшь меня на «вы»? Женская логика — гениальна, — он хмыкает и ухмыляется, а я решаю, что отвечать на это заявление не стоит.

— Так если это не ненависть, тогда что? — внезапно для самой себя решаюсь поговорить на серьёзные темы, почему бы и нет. — К другим ты нормально относишься, а меня на дух не перевариваешь, кажется, — мне даже становится обидно от своих же слов ведь по сути, так оно и есть.

— Понимаешь, Лера, — его губы вновь немного изгибаются в ухмылке, но уже по-доброму, а не как обычно. — Мне кажется, ты слишком эгоистична и должна с этим бороться, иначе тебе будет сложно во взрослой жизни. Эгоизм в некоторых случаях — хорошее качество, но в тебе оно слишком преобладает над другими чертами, — я внимательно вслушиваюсь в размеренный звук его голоса и ощущаю долю правды в неприятных, острых словах.

— Эгоизм и самовлюблённость должны помогать людям ценить себя. К примеру, уходить в том случае, когда нужно, не жалея об этом. А вот у тебя немного другое, губительное. Возможно, я сейчас открою для тебя огромную тайну, но мир не вертится вокруг тебя, и, чтобы получить лучшую жизнь, нужно приложить усилия. К сожалению, ты пока этого не понимаешь… Считаешь себя лучше остальных и свято веришь, что тебе все что-то должны. Возможно, это юношеский максимализм, но нужно бороться и работать над собой, а ты этого не делаешь. Не знаю почему, но меня до безобразия бесит твоё отношение к жизни и к людям, собственно, поэтому наше общение именно такое.

Слова, словно маленькие разряды тока, проходят через мозг и тело. Я, вроде, всегда осознавала подобное, но никто не говорил в лицо так прямо, чтобы могла задуматься об этом и переосмыслить своё поведение.

И это до одури неприятно и вызывает легкий стыд. Ощущаю горечь на языке от того, как сильно хочется возразить, задеть чем-то в ответ, чтобы защитить собственные границы.

— Спасибо, — без лишних слов.

Желание отвечать колкостью тут же отступает, как и буря в груди утихает.

— Ты небезнадёжна, — Ян растягивает губы в успокаивающей улыбке, — поэтому не стоит расстраиваться. Твоя жизнь в твоих руках.

10

— Ты сам заработал на мотоцикл? — я решила перевести тему в другое русло.

— Он не мой, — ответ последовал мгновенно, и мне показалось, что это было сказано с некой едва уловимой тоской. — Моего друга.

— Ничего себе, мне бы таких друзей, познакомишь, может? — растянула губы в улыбке, в шутку задавая вопрос.

— Не думаю, что это будет уместно, — кратко и ясно, но его слова были неправильно поняты мной, поэтому он решил продолжить.

Я молчала все время его рассказа, затаив дыхание и не задавая лишних вопросов.

— Он в больнице сейчас. Авария произошла год назад. До сих пор под вопросом сможет ли он когда-нибудь ходить. Уже сделали несколько операций, которые не принесли результата, но надежда остаётся. По ненадобности он подарил мне свой мотоцикл. Скажу честно, никогда не принял бы его, если бы не увидел в этом возможность помочь. Ещё с ранних лет любил всё, связанное с экстримом: прыжки с парашютом, гонки, драки, паркур и ещё много чего. Мой выбор остановился именно на мотоциклах. Эти драйв и свобода, которые я испытываю на скорости, — мои личные наркотики. Именно поэтому, когда друг предложил мне мотоцикл, я начал участвовать в гонках с тотализаторами. Приз в случае выигрыша немаленький. Все полученные деньги отдавал врачам, собственно, так и накопили на операции, что уже провели.

Не знаю, что тронуло меня больше — история, или факт, что Ян так просто открыл её мне. Никогда ещё не ощущала настолько большой ком в горле, который буквально причинял боль. Хотелось плакать, но я не могла. Вопросы были лишние. Сейчас Ян показал себя со стороны, которую я раньше не видела. Чувствовала, что он рассказал мне это нехотя. Ему необходимо было с кем-то поделиться, и этим «кем-то» по стечению обстоятельств оказалась я. По сути, он открыл мне свою душу, и я в первый раз чувствовала благодарность за это.

— Ему, вероятно, сложно год находиться в больнице, одиноко, — хочу немного перевести тему, но не нахожу ничего лучшего, чем такой вопрос. Ян сидит с таким же лицом, с каким вижу его каждый день, но по глазам заметно, что мои слова тревожат его. После моего вопроса на его губах появляется улыбка.

— Знаешь, мне кажется, он счастливее, чем когда-либо, — видимо, он улавливает мой ошеломлённый взгляд и принимает решение продолжить разговор.

— Случилось это за месяц до аварии. Лёше тогда было двадцать четыре. Он познакомился с девчонкой-малолеткой. Семнадцатилетняя ученица одиннадцатого класса. В общем, на год младше тебя. Влюбился он по уши, добился её, начали встречаться. Вся наша компания, с которой ты сегодня познакомилась, включая меня, читала ему нравоучения на протяжении всего месяца. Ну какие, как казалось, могут быть отношения между взрослым мужчиной и несовершеннолетней девочкой? Тогда было её не жалко, почему-то, и каждый раз, когда Лера — так её звали, — приходила с Лёхой в компанию, она, вероятно, чувствовала моральное давление. Мне тогда было понятно, что с её стороны не может быть никакой любви — слишком мала для этого. Лёша не сдавался под общим давлением на него. И знаешь, я рад, что тогда ошибался в ней. После аварии и новости о том, что он, вероятно, не сможет больше ходить, я был уверен, что она пропадёт из его жизни. Сказать, что я был удивлён, когда увидел её в больнице, возле его койки, сразу после аварии, — ничего не сказать. Я убедился в том, что настоящая любовь существует. Она не ушла — ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Поэтому, отвечая на твой вопрос, хочу сказать — нет, ему нескучно. Лера чуть ли не живёт в больнице и отлучается только на работу. Кстати, отказалась от ВУЗа, чтобы зарабатывать и платить за палату и прочее, а Лёхе говорит, что учится. Вранье — это плохо, но в данном случае во благо.

Вторая душераздирающая