Призрак пера - Аличе Бассо

На другой стороне воцаряется тишина.

А потом:

– Ничего такого, просто у Микеле через месяц встреча с отделом кадров во Франкфурте…

– Он должен сделать доклад, а сам не в состоянии и собственное имя без ошибок написать?

Волны неприязни из телефона сметают меня подобно торнадо. В нем чувствуются разочарование, нечистая совесть, но также, мне кажется, толика восхищения, потому что и в этот раз я не поверила в абсурдный спектакль, который она неизбежно устраивает. Эйнштейн говорил: «Самая большая глупость – делать одно и то же и надеяться на разный результат». Думаю о своей сестре и вместо «глупости» хочется использовать еще менее лестные термины.

Вздыхаю.

– Лара, помнишь, чем все закончилось в прошлый раз, когда ты убедила меня подправить речь за Микеле?

Тишина.

– Хорошо, я расскажу. Микеле, тот еще обидчивый засранец, перезвонил мне и раскритиковал каждую, слышишь, каждую внесенную правку. Доклад он представил так, как хотел сам, и даже смог добиться повышения, которое и так было почти в кармане, а все потом смеялись над его напыщенными фразочками и ошибками в падежах. Именно поэтому, Лара, я больше никогда и строчки для Микеле не исправлю; если ты вышла замуж за того, кто, при всем уважении, даже собственную задницу найти не в состоянии, я тут ни при чем.

– Вани, прошу тебя! Ну почему надо обязательно быть такой мстительной! Микеле все понял и поклялся, что в этот раз прочитает все слово в слово, как ты напишешь! Ну пожалуйста… Нам нужно это повышение, ведь нас теперь четверо…

О нет, теперь давим на жалость. В ход пошла карта героической мамочки, которая бьется за благополучие своей семьи. Боже, как же это действует на нервы.

– Мама и папа так расстроятся, узнав, что ты отказала нам даже в такой крохотной помощи, которая тебе и десяти минут не…

– Пришли мне этот треклятый доклад, посмотрю, что можно сделать, – обрываю ее я. – Но не удивляйся, если там окажется такой бред, что его будет невозможно исправить: ты знала, что выходишь замуж за идиота.

И кладу трубку, не утруждая себя прощаниями.

Господи, как же я ненавижу разговаривать с сестрой.

Телефон звонит снова.

– Ну чего тебе еще? Ты же получила, что хотела, нет? Или собираешься попросить меня еще о…

– Не представляю, о чем ты говоришь: я всего-то хотел, чтобы ты мне позвонила, но никакого звонка не получал, или я ошибаюсь? – произносит неожиданно мужской голос.

Не могу поверить. Я опять это сделала. Опять подняла трубку, не глядя на экран. И в этот раз все гораздо хуже. Потому что это Риккардо.

Очевидно, что уж теперь-то урок я выучить должна. Никогда в жизни больше не отвечу на звонок, не проверив определитель номера.

– Знаешь, мы, мужчины, народ чувствительный, – продолжает тот же веселый голос, воспользовавшись моим подавленным молчанием. – И когда оставляем девушке свой номер, ждем, что им воспользуются. Или по крайней мере хотим. Хватит уже обращаться с нами как с бессердечными чудовищами.

– А мы, девушки, как раз не ждем звонков, если никому свой номер не давали, – откликаюсь я. Потом замечаю, насколько недружелюбно звучит фраза, и молча ругаю себя.

Но Риккардо, похоже, не обиделся.

– Твой номер дал Энрико, – объясняет он. – Поверил, что мне нужно обсудить с тобой новую статью.

Пауза.

– Как я понимаю, это не так, – осторожно замечаю я.

Желудок слегка сводит от какого-то ощущения. Ощущения, похожего на страх. Вот же повезло-то. Сначала на нервах поиграли Бьянка с сестрой, теперь это. Слишком много эмоций сразу. Точно умру от инфаркта и могу только надеяться, что Риккардо окажется догадливым и сообразит отправить ко мне «Скорую», когда я перестану отвечать.

– А на самом деле звоню потому, что сейчас время обеда, и я хотел убедиться, что ты не дашь пропасть тем чудесным продуктам, которые я отправил. У тебя еще остались, скажем, хлеб с кунжутом и орешками и паштет из гусиной печени?

– Д-да, а что? – запинаюсь я.

– Возьми с собой, а еще пару салфеток и нож. Вино и бокалы захвачу я. Увидимся через полчаса у церкви Гран Мадре.

В этот раз тишина длится дольше.

– Ну же, смелее. Когда-нибудь же ты должна есть, верно? И, раз уж приглашения в ресторан тебе не нравятся…

В этот момент я понимаю, что это странное ощущение в желудке – в самом деле страх, но не только. Это также голод, потому что я работала пять часов без остановки, а последний прием пищи относится ко вчерашнему дню.

– Тогда через сорок минут, пойду пешком, – вздыхаю я.

– О, Вани, входи-входи.

Вхожу-вхожу в кабинет Энрико.

Позвонил мне в полдень, попросил прийти после обеда. Почему, не сказал, а теперь сидит тут за столом и ждет меня.

– Ну вот она я. И зачем ты меня сюда вытащил? Что такого важного нельзя сказать по телефону?

Энрико, судя по всему, заканчивает проверять что-то в ноутбуке и отвечать не торопится. Улыбается мне, не отводя взгляда от монитора. А я не могу понять, это он так тянет время, потому что тема предстоящего разговора его беспокоит, или потому что, наоборот, радует. Наконец он решает уделить внимание и мне и для начала улыбается еще шире.

– Ну как дела? Все хорошо?

Поднимаю бровь. Раньше Энрико моя жизнь ни капельки не интересовала, никогда, даже из вежливости.

– Ну да, книга Бьянки – то еще удовольствие, но…

– Ты же виделась с Риккардо Ранди, так?

А. Вот оно что.

– Да, вчера за обедом. Как ты узнал?

– Он сам рассказал. Заезжал утром подписывать экземпляры для отправки за границу.

– И других тем для беседы, кроме нашего обеда, не нашлось?

Улыбка Энрико становится еще выразительнее. Я и не подозревала, что у него настолько эластичные лицевые мышцы.

– Так, а в чем проблема? Все же хорошо прошло, разве нет?

Да. На самом деле так и есть. Вчера с Риккардо все прошло хорошо. Мы сели на скамейку на набережной. Под мягким солнышком, как два дурачка-скаута, приготовили себе сэндвичи и съели их, разглядывая лодки на реке, возвышающийся холм, парочку бегунов и пару первых прилетевших уток.

Все это время мы молчали.

Пожимаю плечами, отгоняя воспоминание.

– Так как ты, похоже, все уже знаешь, может, поговорим о другом?

– Нет, потому что Риккардо кое-что передал для тебя, просил отдать, как только увижу. – Он достает из ящика стола сверток в красной оберточной бумаге. Похоже на сладости. Смотрю на Энрико, потом на сверток, потом снова на Энрико. Сам он уставился на меня с этой нелепой, точно разрезанной бритвой улыбкой, и я понимаю, что покоя мне не видать, пока не разверну подарок прямо перед ним.