Потапов, к доске! - Тамара Крюкова

— Не понимаю, что тут такого? — передёрнула плечами Синицына.

— Да это же полный отстой, даже хуже танцев, — скривился Женька.

В это время в разговор встрял Петухов:

— Лен, кого ты уговариваешь? Куда Москвичёву петь? С его голосом только сидеть в туалете и кричать: «Занято».

— Вот я тебе покажу «занято»! Да я лучше твоего пою. Меня знаешь, куда приглашали? — немедленно взъерепенился Женька.

— Знаю. В хор голодных из оперы «Отдай мою горбушку», — съязвил Петухов.

Ленка прыснула со смеху. Обычно Женька не лез за словом в карман, но в этот день остроумие изменило ему. Не найдя иных доводов, он выпалил:

— Если ты такой умный, то сам и записывайся!

— Между прочим, Юра уже записался, — вместо Петухова ответила Синицына.

У Женьки от удивления уши чуть не свернулись в трубочку. Ну и дела! Он уже давно замечал, что Петух подкатывался к Синицыной, но не брал его в расчёт. У того ведь в голове всего две мысли: у кого списать и как бы не спросили. Немудрено, что Ленка смотрела на него как на пустое место. С каких это пор он стал для неё не Петух и даже не Петухов, а Юра. Не успел Женька осознать, что у него появился ещё один соперник, как Петухов добавил:

— Понял? Так что отвали. Меньше народу, больше кислороду.

«Значит, я отвали, а он будет Синицыну кадрить?» — мысленно возмутился Женька и тотчас воспылал желанием тоже петь в хоре.

— Пиши нас с Лёхой, — велел он, обращаясь к Синицыной.

Услышав такое, Лёха аж поперхнулся. Ради друга он готов был в огонь и в воду, но ходить на хор было чересчур жестоким испытанием даже для крепкой мужской дружбы.

— Меня не надо. Я петь вообще не умею, — бурно запротестовал он.

— Ничего, будешь создавать массовость, — заявила Синицына, но Лёха впервые в жизни твёрдо стоял на своём.

— Жень, не обижайся, но я лучше на баскетбол, — сказал он.

Так Женька и Лёха оказались в разных кружках.

На первом же занятии хора Женька понял, что, записавшись на хор, он явно погорячился. Синицына не стоила того, чтобы ради неё целый час горланить про «Крылатые качели». Но это были ещё цветочки. Дальше они стали разучивать песню про ёжика с дырочкой в правом боку. Женька просто ушам своим не поверил. Им бы ещё «Репку» почитали. Может быть, в хит-параде детей ясельного возраста ёжик и стоял в первой десятке, но они явно выросли из ползунков, колобков и подобных хитов.

Протосковав положенное время и вырвавшись на свободу, Женька решил, что любовь любовью, а на хор он больше не ходок. Но в следующий вторник после уроков к нему подкатила Синицына.

— Ты не забыл, что сейчас хор? — вкрадчиво спросила она.

— В гробу я видал твой хор. Больше мне делать нечего! — бодро отрезал Женька.

— Жаль, а то после занятий вместе бы прогулялись, — вздохнула Ленка.

Это было что-то новенькое. До этого Женька несколько раз порывался проводить её до дома, но каждый раз получал от ворот поворот. С какой это радости она так раздобрилась?

— Чего это вдруг? — недоверчиво спросил Женька.

— Тебе что — по слогам объяснять? Но если не хочешь, так и скажи, — оскорбилась Синицына.

Она повернулась и пошла прочь. Женька засеменил за ней.

— Лен, ты чего? Обиделась, что ли? Подожди. Я согласен. Просто как-то не ожидал.

Пока оправдывался, он и не заметил, как они дошли до актового зала. Второе занятие хора протекало ещё мучительнее, чем первое. Крылатые качели уже сидели в печёнках, не говоря уж о дырявом ёжике-свистуне. Только обещанное свидание поддерживало в Женьке силы дотерпеть эту муку до конца.

Мысли его были далеки от пения. В мечтах он неспешно бродил с Синицыной по скверу, поражая её своей эрудицией. А она слушала его и восхищалась. А после они долго и нежно прощались возле её подъезда. Однако оказалось, что жизнь сильно отличается от фантазии. Как только занятие закончилось, они чуть ли не спринтерским шагом добежали до дома Синицыной, возле подъезда она коротко бросила: «Ну ладно, пока», — и скрылась за дверью. Женька почувствовал себя обманутым.

В следующий вторник он решил не поддаваться на её уловки и уже собрался сбежать с ненавистного хора, как вдруг увидел, что коварная изменница прошествовала в актовый зал под ручку с Петуховым. Загипнотизированный этим неприятным зрелищем, Женька невольно двинулся за ними и опомнился, лишь когда оказался в зале. Бежать было поздно. Ловушка захлопнулась. Предстоял новый час пыток. К концу занятия Женька так озверел от скуки, что был готов собственноручно заткнуть садисту-ёжику дырочку в правом боку, чтоб тот не свистел.

Целую неделю Женька, испытывая муки ревности, следил за соперником, но Синицына не проявляла к Петухову даже намёков на симпатию. Успокоившись на этот счёт, Москвичёв решил окончательно и бесповоротно бросить хор. Во вторник он как ни в чём не бывало направился домой, но не тут-то было. Оказалось, что он был не одинок в своём решении, поэтому на лестнице стояла завуч и отправляла всех беглецов в актовый зал.

— Это почему? Запись была добровольная, — воспротивился Женька.

— Добровольно записался, теперь добровольно будешь ходить до конца года, а то много вас тут домой собралось. Если каждый уйдёт, в хоре петь будет некому, — заявила завуч, явно попирая Женькину свободу.

Вместе с остальными нерадивыми хористами его препроводили в зал. Стоя плечо к плечу с другими жертвами произвола, Женька нарочно то молчал, то вступал невпопад в надежде, что его выгонят как непригодного, но напрасно. Нервы у учительницы пения оказались как канаты. Видимо, на своём веку она повидала и не таких «мастеров вокала». Еле-еле дотянув до конца занятия, Женька дал зарок, что больше ноги его не будет на этой каторге, но как бы не так.

Перед очередным занятием к нему снова подошла Синицына и сладким голоском завела:

— Женечка, ты не мог бы донести до зала мой портфель?

— Щас, нашла лоха. Только шнурки поглажу, — съязвил Женька, не поддаваясь на её дешёвые уловки.

— Ну пожалуйста. Если я тебе хоть чуточку нравлюсь, — проворковала Ленка, беря его под руку.

Однако Женька уже знал её увертки и был твёрд, как кремень.

— Пускай тебе Петух портфели носит, — заявил он.

— Ты что — не понял? Петухов — это же для отвода глаз. Неужели ты думаешь, что он мне нравится? У него же мозгов нет, одни мышцы. Ты — совсем другое дело. Ты ведь в классе самый умный, такой начитанный. Одно слово — эрудит. Просто я не хочу, чтобы про нас ходили всякие сплетни, — доверительно зашептала Синицына.

Сердце эрудита растаяло. Он со злорадством прошествовал мимо Петухова под ручку с Ленкой и направился в актовый зал. Юрка проводил их мрачным взглядом и поплёлся следом. После хора Синицына снисходительно позволила Женьке дотащить до дома её портфель и пообещала, когда будет время, сходить с ним в парк.