Рай на земле - Яна Темиз

Но при всех сложностях собственные чувства были ему вполне ясны. Он влюбился и не может не видеть ее. И надеялся, что дело кончится знакомством и платоническим увлечением. Пустившись на некоторые ухищрения, он познакомился с ее мужем, помог ему в переводе каких-то технических терминов, получил приглашение на ужин. Он уже знал, что она говорит по-английски, и рассчитывал воспользоваться случаем и предложить ей попрактиковаться в языке.

Ему хотелось увидеть ее поближе и успокоиться. Разве он раньше не влюблялся? Однажды чуть было не женился, сестра периодически находила ему подходящих девушек, и в одну из них он, кажется, был почти влюблен. Пока она не заговорила. Просторечие и восточный акцент оказались непереносимы.

Акцент Веры ему не помог. Когда он пришел к ним на ужин, и протянул ей руку для пожатия, и тут же вспомнил, что у европейцев не принято, чтобы мужчина первым протягивал женщине руку, и отдернул ее, и тотчас же вспомнил, что все иностранки теперь феминистки и им, наоборот, надо протягивать руку, как мужчинам… и когда она улыбнулась, словно поняв его колебания, и дала ему руку, и посмотрела так, словно не собирается ее отнимать… разве это не та самая ясность?

Ему показалось, что, если бы рядом не стоял ее муж, он мог бы обнять ее прямо тогда, сразу же. Обнять, вдохнуть ее запах, и никогда не выпускать. И он был уверен, что она чувствует то же самое.

Любовь хлынула на них, как неожиданный весенний ливень, от которого не спасет никакой зонтик, да они и не пытались спастись. Они вымокли под этой любовью до нитки и не жалели об этом.

И сейчас – снова то же безумие. Он пришел, чтобы сказать ей, что между ними ничего не может быть. Что он женат. Что уже поздно и что он не оставит жену.

И что из этого вышло? Энвер схватился за голову и застонал. Едва он вошел и старая дама, которую он забыл, как зовут, почти выскочила за дверь, он оказался так близко от Веры, и вдохнул ее запах, и уже держал ее руку, и голова закружилась, как много лет назад, и она не сказала ни слова, – и что теперь будет, спрашивается? Где теперь так необходимая ему ясность?

Где Айсель и что она подумала? Если сейчас уже закат… Энвер бросился в душ, как будто пять минут могли что-то решить.

Кажется, ему предстоит чертовски неприятный вечер.

И не один. Все следующие вечера его жизни. Черт возьми, он же поднялся сюда, после того как этот смазливый, на все согласный за деньги гостиничный мальчишка сунул ему в руку записку с фамилией и номером, только для того, чтобы поговорить, чтобы все объяснить ей, чтобы… да ведь не затем же, на самом-то деле!

Если бы ты не пошел к ней, если бы вел себя вежливо и равнодушно, пусть даже любезно и доброжелательно, если бы уделял у нее на глазах больше внимания жене, тебе и не потребовались бы никакие объяснения.

Ты пошел к ней, потому что не мог не пойти. Разве ты не мог честно сказать себе, зачем ты это делаешь? Разве ты не мог предвидеть, чем это закончится?

И что теперь? Раньше он еще мог выбирать: он-то был свободен. Теперь была свободна она.

Душ показался ему излишне горячим – какая жара, холодная вода, и та теплая! – и он до отказа повернул ручку шикарного смесителя влево.

Теперь уже ничего не поделаешь: Айсель, конечно же, все поняла. Даже если бы на самом деле он был вовсе не у Веры и мог предложить ей вполне приемлемое объяснение… надо попробовать, не сумасшедшая же она! Значит, так: я подошел за ключом, и как тот парень сунул мне записку, она не видела, болтала с какой-то обретенной у местных косметичек приятельницей около лифта. Но это видел портье, потому что на этот раз тот мальчишка не сидел за стойкой, а вынырнул откуда-то, значит, если Айсель меня разыскивала и расспросила портье, он мог вспомнить и позвать того парня, а я ему еще и денег не дал во второй раз, мигнул, что, мол, потом, не при жене.

Короче говоря, неразбериха какая-то. А дальше что? Мы поднялись в номер, она сказала, что пойдет на пляж, а потом на массаж… а что сказал ей я? Энвер решительно не мог этого припомнить.

Можно ей сказать, что он ходил в город… ходил с Верой, чтобы не врать и все-таки навлечь на себя ее гнев, но что это означает по сравнению с правдой? Если еще добавить, что ему было неудобно отказать ей, поскольку они вышли одновременно… или встретились в баре… это надо продумать, лучше в таком месте, где никакие местные камеры слежения не могли их обнаружить.

А что роль такой камеры тут готов за несколько купюр играть каждый, кроме, может быть, отказавшего ему самому управляющего, он уже понял.

11

Пятый сон Веры Павловны, не иначе.

Проснись, Вера, проснись и открой глаза. И взгляни ты на все это трезво и спокойно, я тебя умоляю! Да, чудо свершилось, но ты все равно взгляни на это трезво. Встань, оденься и вот тогда…

Дождалась своего чуда – а ты только его и ждала от этой поездки, от сказочной Антальи, которая, как говорят, истинная родина Санта-Клауса! – дождалась! А теперь встань и подумай хоть чуточку – ты же к этому привыкла, тебя только этому и учили: в школе, в университете, в аспирантуре, на каких-то курсах… ты сама этому всех учила.

Ты всегда думала и только так и жила. Не считая временных помутнений рассудка, о которых и вспоминать-то… а впрочем, только о них и вспоминаешь. Да еще о тех раздумьях, в результате которых она лишилась ребенка и о которых до сих пор не знаешь, нужны ли они были кому-нибудь?

Вера в своих многочисленных одиноких размышлениях старательно обходила эту тему, руководствуясь замечательным принципом «что было, то прошло». Углубляться в это означало травмировать свою, как втайне подозревала Вера, весьма хрупкую душу и вдобавок начать сомневаться в самой пользе длительных и логичных размышлений.

Вот и сейчас вспомнилось – не для того ли, чтобы заставить ее поменьше рассуждать?

Ну уж нет, теперь она не девчонка, и если поддалась первому порыву, то это еще не значит…

Ничего не значит. Она как следует поразмыслит, все взвесит, проанализирует – и тогда… и тогда примет очередное нелепое решение, вроде того злосчастного решения об аборте, ничем не лучше!

И нет сил открыть глаза и пошевелиться. Почему бы не оставить все как есть? Разве плохо? Лежать себе, зажмурившись, ни о чем не думать, вот только попить бы чего-нибудь…

Интересно, сколько времени?

Вера сделала усилие над собой и все-таки вернулась к действительности. Как же это получилось? Он женат и вообще…

Впрочем, раньше она была замужем, и это ничему не помешало.

Из ванной доносился шум льющейся воды, и этот простой и домашний звук вдруг показался Вере невыносимо пошлым. Ну да, конечно, секс, потом душ, чистота и стерильность, чужая комната отеля… а потом возвращение к жене, к привычной и правильной жизни, а все мелкие грешки смываются хорошим душем.

И эта чужая Анталья вокруг…

Зачем ты здесь? Разве мало мест, куда можно было поехать за те деньги, которые ты собирала почти два года? Так нет, ты оказалась именно здесь! И ведь тот город, который ты с таким пристальным интересом разглядывала утром, при всем твоем желании не напоминал ту Турцию, которую ты когда-то знала и полюбила и куда надеялась вернуться, потому что…