Забытый сон - Чингиз Абдуллаев

Неожиданно Дронго обратился к нему.

— Вы долго меня сегодня искали? — спросил он.

«Наблюдатель» вытаращил глаза.

— Что? — Он выдал себя этим вопросом. Было заметно, как онволнуется.

— Вы меня долго искали? — участливо повторил вопрос Дронго.

— Эс несапруоту, — ответил «наблюдатель». В переводе слатышского это означало, что он не понимает вопроса.

— Я вас не понимаю, — повторил по-русски Дронго.

— Вай юус рунаят латвиски? — спросил мужчина, продолжаяупрямо говорить на латышском языке.

— Я не говорю по-латышски, — понял вопрос Дронго, — нодумаю, что вы понимаете по-русски. И нечего придуриваться. Вы ведь не простоследите за мной, а следите по поручению кого-то другого. И вы не один, а вас поменьшей мере трое. Это многовато для одного человека, но мало для меня. Вас должныбыли предупредить о моей квалификации. Если хотите, я буду оставлять вам адрес,куда собираюсь направиться. А вы мне скажите, почему проявляете ко мне такойинтерес.

— Атвайнуонет, — пробормотал извинение «наблюдатель» и,быстро поднявшись, вышел из холла.

К Дронго подошла высокая женщина лет сорока пяти. У нее былисветлые коротко остриженные волосы, карие глаза, немного пухлые губы. Она былав темном пальто.

— Извините, — нерешительно сказала женщина, — вы господинДронго?

— Да, — ответил он, поднимаясь. Неужели новый «наблюдатель»?Не похоже, они стараются не идти на контакт. Тогда кто это?

— Татьяна Фешукова, — представилась женщина, — меня прислалаЛилия Краулинь.

— Добрый день, — он пожал протянутую руку, — как хорошо, чтовы пришли. Сейчас отсюда вышел один мой знакомый, который не знает русскогоязыка. Или скорее делал вид, что не понимает. Вы бы мне очень помогли. Вызнаете латышский язык?

— Конечно, — ответила она на хорошем русском языке, — ягражданка Латвии и для получения гражданства недавно даже сдала экзамен полатышскому языку.

— Вы давно здесь живете?

— Давно. У меня двое сыновей. Одному — двадцать пять,другому — пятнадцать. Но для получения гражданства мне нужно было сдатьэкзамен.

— Вы считаете это обстоятельство обидным для себя?

— Нет, — удивилась она, — почему обидным? Они попросили менясдать экзамен, я его и сдала. Потом экзаменаторы говорили, что многие латыши несмогли бы выдержать такого строгого экзамена. Но ничего страшного или обидногоя в этом не нахожу.

— У вас хороший характер, — улыбнулся Дронго, — но напрасновы сказали мне про вашего старшего сына. Нужно было ограничиться толькомладшим.

— Почему? — удивилась она.

— Я начал бы за вами ухаживать, зная, что у вас есть толькопятнадцатилетний сын. А теперь выясняется, что у вас есть и двадцатипятилетний.

— Ну, какие глупости! — отмахнулась Татьяна. — Я не обращаювнимание на свой возраст. И разве плохо, что в моем возрасте у меня такойвзрослый сын? Я этим очень горжусь.

— Это прекрасно, — отозвался Дронго. — Куда вы хотите меняповести?

— Лилия приказала мне устроить вам культурную программу, и явзяла билеты на вечернее представление. У нас дают «Травиату» Верди. Вы любитеоперу?

— Конечно, — кивнул изумленный Дронго. — Вы хотитепригласить меня в оперу?

Такое случилось впервые в жизни. Он ожидал чего угодно, нотолько не этого. На Кавказе гостей звали за обильный стол, в Северной Европе —приглашали выпить кофе, но в оперу его еще никогда не приглашали.

— Обязательно пойду, — пробормотал он, — а в котором часуначало?

— Вечером, в семь.

— Прекрасно. Тогда у нас есть время. Я хочу навеститьбывшего консьержа в доме отца Арманда Краулиня. У меня есть его адрес, но этогде-то за городом. Не составите мне компанию?

— Вы хотите увидеться с Рябовым? — спросила Татьяна.

— Да, — кивнул Дронго, — я хочу задать ему нескольковопросов.

— Я знаю, где он живет, — сообщила она, — но не думаю, чтоон сможет сказать нам что-нибудь новое. Его допрашивали столько раз!

— Ничего. У меня есть еще несколько вопросов.

— Хорошо, — согласилась Фешукова. — Вы думаете, что Лилияправа?

— А вы так не думаете?

— Не знаю. Я плохо знала Арманда, вообще была далека отполитики. Я работала в научно-исследовательском институте, была биологом,защитила кандидатскую диссертацию. А потом решила открыть свое дело и переманилавсех девочек из моей лаборатории в открывшееся издательство. Если бы вы виделимоих девочек! Это самое настоящее чудо. Они мне так помогают. Но я отвлеклась.Лилия никогда не верила в самоубийство Арманда, а я доверяю ее чутью. Не знаюпочему, но доверяю. Они прожили вместе двадцать лет, за это время можно хорошоузнать человека. И они любили друг друга, а это тоже сильно сближает. Поэтому яей верю на каком-то подсознательном уровне, хотя знаю, что все факты, собранныеследователем, говорят о самоубийстве. Они проводили разные экспертизы и всегдадоказывали, что Арманд сам покончил с собой.

— Но Лилия все равно не верила.

— Да, все равно не верила, — повторила Татьяна, — и поэтомурешила позвать вас. Я думаю, вы — ее последняя надежда. Вы знаете, как тяжелоона болеет?

— Знаю.

— Ее старшая сестра Дорика сказала мне, что у Лилии нетшансов. — Татьяна достала платок и вытерла набежавшую слезу. — Вы понимаете,как это ужасно? У нее нет шансов. Ни единого.

— Она мне об этом сказала. — Дронго вспомнил, что не успелпереодеться после обеда. Обычно он менял рубашки два раза в день и поэтомувсегда возил с собой десять-двенадцать рубашек. Он вообще был привередлив, ставс годами несколько брезгливым. Нижнее белье Дронго не доверял никому,предпочитая лично загружать стиральную машину, которая не только стирала, но исушила выстиранное. Одиночество имело свои плюсы и свои минусы, он привык ксамостоятельности, и люди вокруг иногда слишком сильно раздражали его. Любимымвидом отдыха было не только чтение, но и возможность продумать ситуацию,вычислить возможного преступника. Чтение в Интернете его раздражало, былослишком много ненужной информации, и поэтому он любил старые книги, пахнущиебумагой и кожей.

Извинившись перед своей собеседницей, Дронго поднялся наверхи переоделся. На столике стоял его любимый «Фаренгейт». Уже сколько лет онпользовался этим парфюмом! Все остальные, которые он перепробовал, несоответствовали так точно его характеру и его отношению к жизни. Улыбнувшись,он прыснул парфюмом на запястье и вышел из номера.