Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

Затем бесконечно долгое время Франсуа не трогался с места вообще. Он видел, как перед ним проходят пешки и фигуры; постепенно шахматная доска пустела. День клонился к зениту, старики все больше страдали от нестерпимой жары.

Две белые пешки упали без сознания, и их пришлось заменить другими, которые до этого уже вышли из игры. К великой досаде Франсуа, черная королева оставалась бесконечно далеко. Она едва передвинулась на одну клетку. Единственным преимуществом было то, что теперь она стояла на песке, и он прекрасно ее видел.

Зато вместо черной к нему приблизилась белая королева. Ход игры привел ее на соседнюю с Франсуа клетку, и он смог убедиться, до какой степени точно Тома Ларше описал ее. Она подняла на него глаза.

— Вы рыцарь, мессир?

— Да, мадам.

Она разразилась рыданиями и стала жаловаться на потерю мужа, а также своего замка в Боржоне, своих титулов, драгоценностей, всего своего состояния.

В конце концов, Франсуа не выдержал.

— Мадам, у меня было два замка. Я сир де Вивре и де Куссон, испанский гранд. Мой брат, которого вы видите вон там, исполняющий роль ладьи, — магистр богословия Парижского университета. Он был доверенным лицом Папы.

Матильда де Боржон разрыдалась еще пуще.

— Но ведь с вами не сделают того, что со мной! Нынче ночью меня положат в постель этого варвара!

— С нами, мадам, могут поступить еще хуже.

Голос Абдула Феды прервал их разговор. По его приказу Матильда де Боржон должна была передвинуться вперед и захватить пешку противника.

Немного времени спустя у Франсуа появился другой сосед. Эль-Биед, второй белый всадник, встал в том же ряду, что и он, на расстоянии всего лишь одной черной клетки. Они посмотрели друг на друга…

Насколько Богиня была спокойна, настолько нервной выглядела другая белая лошадь. Что касается ее седока, то его красные глаза дьявольски сверкали, и Франсуа вынужден был признаться себе, что тот его ненавидит. За что? Просто потому, что физический недостаток сделал его злобным? Потому что он слышал, как накануне Франсуа расспрашивал про Зулейку?

Продолжая не без внутренней тревоги разглядывать это молодое лицо, обрамленное волосами старика, Франсуа чуть было не пропустил момента, которого давно уже ждал. К нему приближалась Зулейка. Мелкими шажками она наискосок пересекала шахматную доску. Наконец она подошла и встала в ряду впереди, как раз между белыми всадниками.

Два белых коня и черная королева находились сейчас на трех смежных клетках, образующих треугольник. Стоя между двух фигур противника, Зулейка могла смотреть либо на того, либо на другого, либо ни на одного из них. Но она не колебалась ни секунды: подняла свои изумрудные глаза и взглянула прямо на Франсуа. У Эль-Биеда вырвалось проклятие, а лошадь его нервно приплясывала, не в силах стоять на месте.

Сомнений больше не оставалось. Франсуа, нисколько не сдерживаясь, улыбнулся, причем видеть эту улыбку мог не только злобный альбинос, но и оба гигантских африканца, которые не упускали ничего из того, что происходило на площадке. Франсуа был уверен, что под своим черным покрывалом Зулейка улыбнулась ему тоже.

Повинуясь приказу правителя Хомса, черная королева переместилась вновь. И что это был за ход! Пройдя клетку наискосок направо, она встала прямо под ногами лошади Эль-Биеда. Одним движением она смахнула альбиноса, который в ярости удалился, подняв тучи золы и песка. Она осталась наедине с другим белым всадником.

Теперь Зулейка остановилась справа от Франсуа. Тот, пренебрегая всякой осторожностью, повернулся к ней лицом. Она не решилась сделать то же самое, но быстро кивнула, и этот кивок говорил обо всем яснее ясного. Зулейка стояла неподвижно, однако время от времени все же бросала на него взгляды, и Франсуа наблюдал, как черная статуя испускает изумрудные лучи.

Тем временем произошло некое происшествие, привлекшее внимание Франсуа. Абдул Феда резко окрикнул правителя Хомса, который, поначалу удивившись, набросился с руганью на одну из своих фигур. Причиной этого стал не кто иной, как Жан. В то время как наступила очередь правителя Хомса делать очередной ход, Жан переместился самостоятельно, не дожидаясь распоряжений. Рассерженный правитель велел ему вернуться на место, сделал другой ход — и игра продолжилась.

Белый всадник, к глубокому своему сожалению, вынужден был покинуть черную королеву. После того как он столько времени простоял неподвижно, Абдул Феда решил, наконец, использовать коня. Франсуа один за другим сделал несколько ходов, перемещаясь вперед и назад по шахматной доске и по ходу дела взяв двух пешек. Королева армии противника тоже много ходила. Фигуры покидали доску одна за другой. Было очевидно, что партия подходит к концу.

Франсуа получил новый приказ. Его он не понял — так же, как и предыдущие, — но по голосу Абдула Феды, в котором сквозило неприкрытое торжество, догадался, что удар должен стать решающим. Он ступил на клетку, которую указал ему слуга, неподалеку от Зулейки и правителя Хомса. Увидев, как тот побледнел, Франсуа понял, что предчувствия его не обманули. Тот же слуга показал ему, куда он должен встать теперь: не оставалось никаких сомнений, это была клетка черной королевы! Ему предстоит убрать ее!

Богиня переместилась в два прыжка. Если какое-то время назад Франсуа спрашивал себя, действительно ли Зулейка ему улыбалась, то теперь не оставалось никаких сомнений: оказавшись рядом, он услышал ее смех. Она бросила на него веселый взгляд. В тот же миг правитель Хомса склонил голову, признавая свое поражение. Он сделал знак всем фигурам, еще остававшимся на доске, расходиться. Партия была завершена.

Белому всаднику пришлось расстаться с черной королевой. Два мускулистых сарацина с обнаженными торсами куда-то увели ее и показали Франсуа, чтобы он присоединился к другим фигурам.

Тем временем правитель Хомса поздравлял своего противника с победой. Абдул Феда снимал белое одеяние.

— Знаешь ли ты, что если бы ты тогда сделал тот ход, на который твоя ладья решилась самостоятельно, все могло бы сложиться иначе?

Черная ладья оказалась в тот момент рядом и все слышала: Жан как раз снимал свой шлем.

— Я знаю это.

Абдул Феда с удивлением взглянул на человека с болезненным лицом, который был так не похож на местных и при этом изъяснялся на безупречном арабском языке.

— Кто он?

Правитель Хомса ответил вместо Жана:

— Это христианский священник и, без сомнения, лучший шахматист после вас. Это мой последний подарок вам.

Вечером в ярко освещенном саду дворца состоялось пышное празднество. Франсуа, Жан и другие участники партии, по-прежнему в своих костюмах, подносили блюда гостям. Под жалобные мелодии танцевали полуобнаженные женщины. Абдул Феда сидел между Зулейкой и Матильдой де Боржон и, как и предсказывал Тома Ларше, отдавал явное предпочтение последней.

Когда рабы закончили свою работу, им было разрешено поесть самим. После этого дня, наполненного столькими волнениями, Франсуа ужинал с большим аппетитом.