Великая сталинская империя - Юрий Фролов

И все же объединение Украины в 1939 году имело при всех бедах положительное значение.

Истинные национальные силы, не покорившиеся сталинизму, чувствовали от единения нации прилив духа в противостоянии тоталитарной системе. Это, в частности, относится к украинским диссидентам и эмигрантам, которые борьбой за сохранение традиций и культуры, украинского языка тоже приблизили день настоящей независимости Украины. Демократической единой Украины. Бесспорно, украинцам в наследство от прошлых времен досталось деление на «западников», которые считают себя истинными носителями украинского духа, и на «восточников», впитавших часть русскоязычной культуры. И сейчас немало горячих голов из политических амбиций растравляют эту рану, так долго бередившую народ. Но в таком случае они выступают крушителями так трудно доставшегося единства нации. Оно — в поисках взаимопонимания, в сохранении и продолжении культурного наследия, а не во взаимных распрях и упреках.

* * *

В «Секретном дополнительном протоколе», подписанном 23 августа 1939 года, в самом первом пункте Гитлер со Сталиным за спиной правительств Эстонии, Латвии и Литвы решили судьбы этих стран и народов. Дословно этот пункт сформулирован однозначно и следующим образом: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами».

В отношении прибалтийских стран можно сказать, что в предвоенный период они строили политику своей независимости на основе противоречий между пограничным большевистским СССР и Польшей, между Германией и СССР, между Англией, Францией и Германией и между Англией, Францией и СССР. Вот такой тугой политический узел затянулся в Европе к 1937–1939 годам. Но когда в прибалтийских буржуазных государствах стало известно о советско-германском пакте, там, не зная о содержании секретного протокола и других дополнений, вполне обоснованно забеспокоились.

В этой связи для «видимого успокоения соседей» полпред в Риге И. С. Зотов сообщил в НКИД так, чтобы эта информация стала известной латвийскому правительству, а через них в Таллине и Вильнюсе: «Приезд Риббентропа в Москву и заключение пакта вначале вызвали настороженность во всех кругах, чувствовались нотки боязни существования сделки СССР и Германии… Враги СССР и мира, пользуясь тем, что имеется благоприятная почва, начали распространять слухи о предполагающемся разделе Польши и стран Прибалтики между СССР и Германией».

По поручению Сталина, 31 августа Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел в одном лице В. М. Молотов выступил на внеочередной сессии Верховного Совета с речью, в которой резко отрицал наличие каких-либо договоренностей с Германией о разделении сфер влияния. Эти заверения, по свидетельству советских послов в Прибалтике, внесли некоторое успокоение в общество и политические круги.

Так какие же политические виды на страны Прибалтики имел Сталин на самом деле? После заключения пакта Германия на некоторое время прекратила угрожать СССР и его интересам в Прибалтике. Зато политику Англии и Франции в этом отношении трудно было предсказать. Потому Сталин решил пока ограничиться заключением с Эстонией, Литвой и Латвией договоров о взаимопомощи, предусматривающих ввод на их территорию советских войск, и при этом сохранить находящиеся там режимы. Оставалось навязать эти договоры прибалтам. «Отработка» идеи на практике началась с 24 сентября 1939 года, когда в Москву прибыла для подписания торгового соглашения эстонская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел К. Сельтером. В первый же день, учитывая политическую, и тем более военную слабость Эстонии перед СССР, делегации без особых церемоний были вручены для ознакомления проекты пакта и протокола. В дополнение ко всему Молотов со всем миролюбием, на которое был способен, однозначно заявил ошеломленному Сельтеру: «Если вы не хотите заключать с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется использовать для своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, более сложные. Прошу вас, не вынуждайте нас применять по отношению к Эстонии силу».

Даа, это был верх дипломатической «тонкости» советской политики, а точнее — верх хамства и явный диктат с позиции силы. По мнению современных исследователей вопроса, СССР тогда ничего и никто не угрожал со стороны прибалтов, в этом смысле Молотов явно лгал в глаза членам делегации. Для давления на Эстонию Москва использовала инциденты, которые можно было трактовать по разному, особенно в провокационных целях. Например, еще 19 сентября Молотов сделал представление эстонскому посланнику по поводу побега из Таллинского порта «при попустительстве властей» интернированной польской подводной лодки. 28 сентября в «Правде» появилось возмущенное заявление ТАСС о потоплении в Нарвском заливе неизвестной подводной лодкой советского торгового судна «Металлист».

В обоих случаях Эстония протестовала и не брала на себя ответственность за случившееся. Для психологического давления на власти и население над Эстонией совершались полеты советских бомбардировщиков. Подкрепляя угрозу Молотова, 26 сентября Ворошилов отдал приказ: «Немедленно приступить к сосредоточению сил на эстонолатвийской границе и закончить таковое к 29 сентября 1939 года». А Ленинградскому округу предписывалось «нанести мощный и решительный удар по эстонским войскам». В случае выступления латышей на помощь эстонцам предусматривалось выделить с советской стороны «одну танковую бригаду и 25-ю кавдивизию в направлении Валк — Рига, 7-й армии быстрым и решительным ударом по обоим берегам реки Двины (Даугавы) наступать в общем направлении на Ригу».

Однако переговоры, если таковыми назвать принудительное подписание Эстонией пакта, состоялись, и до вооруженного конфликта не дошло. Пакт был подписан 28 сентября. В нем лицемерно говорилось, что в «интересах обеспечения спокойствия внутри Эстонии» СССР может там держать «наземные и воздушные вооруженные силы численностью не более 35 тысяч человек…» Обе стороны брали на себя обязательство оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную. Эстонское правительство обеспечивало за СССР право аренды военно-морских баз и аэродромов на островах Сааремаа, Хийумаа и в городе Палдиски. Это была медвежья услуга, оказанная СССР Эстонии, а в сущности — оккупация с вынужденного согласия эстонского правительства, которое не оказало сопротивления Советам ради спасения своего небольшого народа. «Уладив вопрос с Эстонией», Москва тут же предложила Латвии обсудить состояние двусторонних отношений. Кабинет К. Ульманиса проанализировал резко изменившуюся к Прибалтике обстановку в связи с советско-германским пактом и пришел к выводу о заключении пакта с грозным СССР. Это было своего рода «территориальное пожирание» Прибалтики Советами. Однако Ульманис пытался «выторговать» у Москвы послабления по части количества размещаемых на территории Латвии советских войск. Ульманис определил новый курс своего правительства как «политику на время войны в Европе». Иного выхода у него не было, как и у эстонского правительства. 2 октября на переговорах в Кремле лично Сталин иезуитски заявил латвийской делегации и министру иностранных дел В. Мунтерсу: «Ни вашу конституцию, ни органов, ни министерств, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем. Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией».