Побег из Шоушенка - Стивен Кинг

– Да, ответил Энди, – но я хотел бы нанять адвоката.

– О боже, и для чего?

– Думаю, мы можем это обсудить. С показаниями ТоммиВильямса, моими показаниями и информацией, полученной из клуба, можно начатьновое дело.

– Томми Вильяме выбыл из Шоушенка.

– Что?! – Он был переведен. – Переведен куда?

– Кешмен.

Энди замолчал. Его никто не назвал бы недостаточносообразительным, но тут и круглый идиот мог бы догадаться, что дело нечисто.Кешмен – тюрьма к северу от Арустука, слабо охраняемая. Заключенные частопосылаются на уборку картофеля, и это довольно тяжелая работа, но имвыплачивают хороший заработок. А также у этих людей есть реальная возможностьобучаться в CVI, престижном техническом институте, если у кого возникает желание.Что самое главное для таких людей, как Томми, людей с молодой женой и ребенком,отпускная программа в Кетмене довольно свободная. Что означает реальный шансхотя бы по выходным жить как нормальный человек.

Воспитывать собственного ребенка, заниматься сексом с женой,даже ездить на пикник.

Нортон, несомненно, выложил все эти козыри перед ошалевшимТомми и потребовал взамен всего лишь одной маленькой услуги: не слова большепро Элвуда Блейча. Томми предстояло решать, отправляться ли ему в Кешман илиоставаться здесь, где ему устроили бы действительно тяжкое существование ивместо секса с женой предложили бы секс с тремя-четырьмя сестрами.

– Но почему? – Спросил Энди. – Почему Вы…

– Да будет Вам известно, – спокойно продолжал Нортон, – чтоя связывался с Роуд Айленд. Там действительно содержался заключенный по имениЭлвуд Блейч. Он был выпущен на свободу во время последней амнистии, знаете, этиидиотские правительственные программы, выдумка обезумевших либералов,позволяющая уголовникам спокойно разгуливать по улицам. Блейч исчез.

– Начальник той тюрьмы… не приходится ли Вам приятелем?

Сем Нортон одарил Энди ледяной улыбкой…

– Да, мы знакомы.

– Почему? – повторил Энди. – Скажите мне, зачем Вы это сделали?Я ни о чем бы не стал болтать, если бы вышел на свободу, это же очевидно. Такзачем же?

– Затем, что люди, подобные Вам, причиняют мне многорасстройства и головную боль, – откровенно сказал Нортон. – Мне хорошо, что Вынаходитесь здесь, в Шоушенке, мистер Дюфресн. И пока я нахожусь на постукоменданта. Вы на свободу не выйдете. Вы привыкли думать, что на голову вышевсех окружающих. Это очевидно, для этого достаточно посмотреть хоть раз вам вглаза, и когда я впервые пришел в библиотеку, мне стало все очевидно. Ощущениесобственного превосходства написано у Вас на лбу крупными буквами. Теперь Вынесколько изменились, и я этому рад. Не думайте, что Вы для меня чем-тополезны, вовсе нет. Просто такого человека не помешало бы поучить смирению. Выпривыкли шествовать по прогулочному двору так, как будто это гостиная в домеВашего приятеля, и Вы приглашены на вечерний коктейль. Знаете, такиеочаровательные вечеринки, где всякий муж домогается чужой жены и все до одногонапиваются безобразно пьяными. Но больше Вы не будете прогуливаться подобнымобразом, я в этом уверен. И буду следить на протяжении многих лет с большимудовольствием за тем, чтобы к Вам не вернулась прежняя самонадеянность. Атеперь убирайтесь прочь.

– О'кей. Но знайте, Нортон, что вся моя активность вкачестве Вашего личного экономиста сворачивается. И если Вы захотите впредьобходить налоги и сводить концы с концами, обращайтесь в консультацию.Возможно, Вам помогут.

Лицо коменданта на секунду стало красным от прихлынувшейкрови, но затем прежний цвет вернулся к нему.

– Теперь Вы пойдете в карцер. Тридцать дней. На хлеб и воду.Вторая черная пометка в карточке. И пока Вы будете там сидеть, обдумайте моислова: если Вы прекратите на меня работать, я приложу все усилия, чтобыбиблиотека вернулась в то состояние, в котором была до Вашего прихода. И сделаюВашу жизнь тяжелой… Очень тяжелой. Уж будьте спокойны, это я обеспечить смогу.Вы потеряете свою одноместную камеру в пятом блоке, поступающих сейчас много,так что будете жить с соседом. Потеряете все ваши камешки, лежащие на окне, илишитесь протекции охраны против гомосексуалистов. Вы лишитесь всего… Ясно?

Думаю, Энди было ясно все.

Время шло – возможно, единственно невосполнимая, единственноценная вещь в этом мире. Энди Дюфресн действительно изменился. Он продолжалделать грязную работу на Нортона и заниматься библиотекой, все шло по-прежнему.По-прежнему он заказывал выпивку на день рождения и Рождество, по-прежнемуотдавал мне недопитые бутылки. Время от времени я доставал ему полировальныеподушечки, и в 1967 я принес молоток: старый, который он получил девятнадцатьлет назад, совсем истерся… Девятнадцать лет! Когда вы произносите эти слова,они звучат как захлопывание двери в гробницу и дважды повернутый в замке ключ.Молоток, который тогда стоил десять долларов, теперь поднялся до двадцати двух,и мы с Энди печально улыбнулись, когда заключали сделку.

Энди продолжал обрабатывать камни, которые находил на прогулочномдворе. Правда, двор теперь стал меньше: половина его была заасфальтирована в1962 году. В любом случае, Энди находил достаточно, чтобы ему было чемзаниматься. Когда он заканчивал обрабатывать камень, помещал его на подоконник.Энди говорил мне, что он любит смотреть на камешки, освещаемые солнечнымилучами, на кусочки планеты, которые он взял из пыли и грязи и отшлифовал дозеркального блеска. Аспидный сланец, кварц, гранит. Крошечные скульптуры,склеенные заботливыми руками Энди. Осадочные конгломераты, отполированные так,что можно было ясно видеть, что они составлены из слоев различных пород,отлагавшихся здесь на протяжении многих веков. Энди называл такие образцы«тысячелетние сэндвичи».

Время от времени Энди убирал некоторые камешки с подоконника,чтобы оставить место для новых. Большинство из тех камней, что покинуло егокомнату, перешло ко мне. Считая те, самые первые, напоминающие запонки, у менябыло пять экземпляров. Одна скульптура человека, мечущего копье, два осадочныхконгломерата, тщательно отполированных. У меня до сих пор хранятся эти камни, ия часто верчу их в руках, думая о том, сколь много может добиться человек, еслиу него есть время и желание.

Итак, все текло своим чередом. Если бы Нортон мог видеть,как изменился Энди в глубине души, он был бы доволен результатами своих трудов.Но для этого ему пришлось бы заглянуть чуть глубже, чем он привык.

Он говорил Энди, что тот идет по прогулочному двору, как погостиной на званом ужине. Я называл такое поведение чуть иначе, но прекраснопонимаю, что именно имел ввиду комендант. Я уже говорил, что Энди носил своюсвободу как невидимый пиджак, и хотя он находился за решеткой, никогда непоходил на заключенного. Глаза его никогда не принимали отсутствующего тупоговыражения. Он никогда не ходил так, как большинство здесь – сгорбившись, вжавголову в плечи, тяжело переставляя ступни, словно они налиты свинцом. Нет, нетакой была походка Энди: легкий шаг, расправленные плечи, будто он возвращаетсядомой, где его ждет прекрасный ужин и красивая женщина вместо пресного месиваиз овощей, переваренной картошки и двух жирных жестких кусочков того, чтоскорее можно назвать пародией на мясо… Плюс картинка с Реквель Элч на стене. Иза все эти четыре года, хотя Энди и не стал таким же, как остальные, онприутих, замкнулся в себе, стал более молчаливым и сосредоточенным. И кто можетего винить? Разве что Нортон.