Побег из Шоушенка - Стивен Кинг

– В клубе хранятся все старые бланки и карточки, Вы хоть этопонимаете? – продолжал кричать Энди. – У них и налоговые бланки, и В-формы, икомпенсационные карточки для уволенных, и на каждой его имя! Кто-нибудь изадминистрации, кто работал в клубе прежде, остался там и сейчас! Возможно, исам старик Бриггс, ведь прошло пятнадцать лет, а не вечность! Они вспомнят его!Если Томми подтвердит все, что рассказывал ему Блейч, и Бриггс удостоверит, чтоБлейч действительно работал при клубе, мое дело возобновят! Я смогу…

– Охрана! Охрана! Уберите этого человека!

– В чем дело? – дрогнувшим голосом спросил Энди. – Это мояжизнь, моя возможность выйти на волю, Вы это понимаете? Почему бы не сделатьвсего лишь один запрос, чтоб подтвердить историю Томми? Послушайте, я заплачу…

Затем, по словам Честера, последовал легкий шум: охранникисхватили Энди и потащили его прочь из кабинета.

– В карцер, – сухо сказал Нортон, и я представляю себе, какон при этом провел рукой по своему значку. – На хлеб и воду.

И Энди, окончательно вышедшего из-под контроля, увели.Честер говорил, что он слышал, как уже в дверях Энди продолжал кричать накоменданта:

– Это моя жизнь! Неужели не понятно, это моя жизнь!

Двадцать дней провел Энди на «диете Нортона». Это была егопервая стычка с Сэмом Нортоном и первая черная отметка в карточке с тех пор,как он вступил в нашу маленькую счастливую семейку.

Расскажу теперь немного о Шоушенкском карцере, раз уж кслову пришлось. Эта старая добрая традиция восходит к началу девятнадцатоговека. В те дни никто не тратил времени на такие вещи, как «искупление»,«реабилитация» и прочую ерунду. Вещи подразделялись четко и ясно на черное ибелое. Либо вы виновны, либо нет. Если виновны – вас полагается либо повесить,либо посадить в тюрьму. И если вы приговорены к лишению свободы, вас не будутотвозить в какое-то заведение, нет, вам придется рыть себе тюрьму своимируками, и власти провинции Майн выделят для этого лопату. Вы выроете яму такихразмеров, каких вам под силу, копая от восхода солнца до захода. Затем, получивпару шкур и корзину, вы спускаетесь вниз, а яму сверху накрывают решеткой,сквозь которую будут бросать немного зерен или кусочек червивого мяса, а поредким праздникам вас будут потчевать ячменной похлебкой. Испражняться придетсяв корзину, а в шесть утра, когда приходит тюремщик, эту же самую корзину выотдаете ему для воды. А в дождливую погоду приходится спасаться под ней отпотоков воды.

Никто не проводил «в дыре» слишком долгое время – самоебольшее, насколько я знаю, тридцать месяцев. Это был четырнадцатилетнийпсихопат, кастрировавший школьного товарища, но он был молод и здоров, когдаего посадили.

Не забывайте при этом, что за любое более тяжелоепреступление, чем пустячная кража или мелкое богохульство, вас повесят. А затакие мелкие преступления вы проводите три, или шесть, или девять месяцев вдыре, и выходите оттуда абсолютно бледным, полуослепшим, начинаете боятьсяоткрытого пространства, зубы ваши шатаются и готовы окончательно вывалиться,ноги покрыты грибком. Старая добрая провинция Майн…

Шоушенкский карцер являет собой некое более цивилизованноеподобие средневековой тюрьмы… События в человеческой жизни развиваются в трехнаправлениях: хорошо, плохо и ужасно. И если вы углубляетесь в кромешную тьмуужасного, все труднее становится делать какие-либо различия.

Чтобы попасть в карцер, вы спускаетесь на двадцать триступеньки в подвал. Единственный звук, проникающий туда – звук падающей воды.Все освещение представлено тусклой шестидесятиваттной лампочкой. Камеры тамодиночные, они имеют форму бочонка, как те чуланчики, что богатые люди в своемдоме скрывают за какой-нибудь картиной. Как и в чулане, двери раздвигающиеся,окон нет никаких, даже решетчатых, и единственное освещение – лампочка, которуювыключают в восемь вечера, на час раньше, чем гасят огни в остальных помещенияхтюрьмы. Вам приходится находиться в кромешной тьме, хотите вы этого или нет. Вкамере есть вентиляция, и можно слышать, как в вентиляционной системе шуршат иснуют крысы. В камере есть прикрученная к стене койка и большой кан безсидения. Таким образом, у вас есть возможность проводить время тремя способами:сидеть, испражняться или спать. Богатый выбор. Двадцать дней в таком местетянутся, как год, тридцать – как два года, сорок дней могут показатьсядесятилетием.

Единственное, что можно сказать в защиту одиночки – у васпоявляется время подумать. Энди занимался этим все двадцать дней своегопребывания на «диете Нортона», а когда вышел, попросил о новом свидании скомендантом. Запрос был отклонен. Такая встреча, сказал комендант, будет«непродуктивна». Вот еще одно словцо, которому обучают на такого родадолжности.

Энди терпеливо повторил свой запрос. И снова. И снова. Ондействительно изменился, Энди Дюфресн. Той весной 1963 года на лице егопоявились морщины, а в волосах седые пряди. Исчезла та маленькая усмешка,которая всегда так восхищала меня. Он стал часто смотреть в пустоту, а я знаю,что когда у заключенного появляется такой взгляд, он считает оставшиеся годы втюрьме, месяцы, недели, дни.

Энди возобновлял свой запрос снова и снова. Он был терпелив.У него не было ничего, кроме времени… Началось лето. В Вашингтоне президентКеннеди обещал избирателям новое наступление на нищету и нарушения правчеловека, не зная, что жить ему осталось всего полгода. В Ливерпуле появиласьгруппа «Битлз» и стала популярна как одна из самых сильных музыкальных группАнглии, но я полагаю, в Штатах их еще не слушали. Бостонская команда «Ред Соке»четыре года до того, что люди в Новой Англии назовут «Чудом-67», прозябала вбездействии в последних разрядах Американской Лиги. Вот что происходило вбольшом мире, где жили свободные люди.

Нортон встретился с Энди в конце июня, и подробности ихразговора я узнал от самого Дюфресна спустя семь лет.

– Можете не волноваться, что я сболтнул что-нибудь, –говорил Энди Нортону тихим мягким голосом. – Информация о наших финансовыхделах останется в тайне, я буду нем как рыба, и…

– Достаточно, – перебил его Нортон. Он откинулся в креслетак, что голова его почти касалась вышитых букв, оповещающих о грядущемпришествии. Лицо коменданта было холодней могильного камня.

– Но…

– Больше не упоминайте при мне о деньгах. Ни в этомкабинете, ни где-либо еще. Если Вы не хотите, конечно, чтобы библиотека опятьпревратилась в одну маленькую комнату типа чулана, как это было раньше.Надеюсь, это понятно?

– Я просто попытался Вас успокоить, только и всего.

– Учтем на будущее. И если я когда-нибудь еще буду нуждатьсяв успокоениях такого сукиного сына, я о них попрошу специально. Я согласился наэту встречу, потому что Вы утомили меня своими запросами, Дюфресн. Этому пораположить конец. Я выслушивал бы идиотские истории типа Вашей дважды в неделю,если бы пустил это дело на самотек. И каждый, кому не лень, использовал бы менякак жилетку, в которую можно поплакаться. Я раньше относился к Вам с большимуважением. Но теперь это закончилось. Вот и все. Надеюсь, мы поняли друг друга?