Свастика над Волгой. Люфтваффе против сталинской ПВО - Николай Баженов

В Саратове весть о начале войны многие тоже встретили с энтузиазмом. Только за пять дней после объявления мобилизации райвоенкоматы приняли 15 тыс. заявлений от добровольцев с просьбой отправить на фронт. В то же время часть населения отнеслась к этим событиям панически и даже враждебно. Лишь за первые дни в городе были выловлены 40 человек, публично высказывавших пораженческие настроения и сомнения в возможности победы над Германией. У всех магазинов выстроились длинные очереди за продуктами, причем многие саратовцы мешками скупали муку и соль. Милиции пришлось начать охоту на «скупщиков продовольствия и спекулянтов». В первые дни были арестованы 74 человека, но это была лишь капля в море. Тем временем по всему городу начались мероприятия по затемнению предприятий и жилых домов, рабочие ускоренными темпами рыли щели и укрытия. Войска НКВД взяли под усиленную охрану нефтеперегонный завод и авиазавод № 292. В последующие дни началось формирование пяти районных и одного городского истребительных батальонов численностью по 100 человек каждый.

В жизни Куйбышева (Самары) в связи с началом войны также быстро начались перемены. Уже через несколько дней после 22 июня на заседаниях районных и городского исполкомов были приняты решения о значительном сокращении расходов на благоустройство, здравоохранение и образование. В городе в спешном порядке началось переоборудование подвальных помещений жилых домов под бомбо– и газоубежища. Площади и скверы покрывались сеткой щелей для защиты от воздушных налетов. Как и повсюду в стране, под предлогом борьбы с вражеской пропагандой населению было «предложено» сдать радиоприемники. Взамен их на перекрестках улиц, в парках и скверах во множестве появились черные раструбы громкоговорителей, гремевших с раннего утра и до полуночи. Куйбышевцы почувствовали, что их жизнь стремительно перестраивается на военный лад.

В Поволжье было много и мелких городов, таких как Ульяновск, бывший тогда райцентром Куйбышевской области. Здесь проживали 110 тыс. человек. В городе имелось лишь одно крупное предприятие – патронный завод им. Володарского. Единственный маршрут общественного транспорта связывал центр города и железнодорожный вокзал. В Ульяновске функционировали только два вуза, причем оба педагогические. Четыре военных училища и авиашкола готовили для Красной Армии младший комсостав. Досуг горожане проводили в драмтеатре, кинотеатрах «Художественный» и «Пионер» и в нескольких домах культуры.

Первая тревога в Москве

В столице СССР уже вечером воскресного дня 22 июня окна большинства зданий были затемнены, уличное освещение и рекламные афиши выключены, и Москва впервые погрузилась во тьму. В считанные дни город неузнаваемо преобразился. Наиболее широкие улицы и площади «застроили» жилыми домами, и, не жалея краски, щедро «озеленили». Даже крыши цехов многих предприятий превратились в жилые кварталы преимущественно смешанной малоэтажной застройки, характерной для того времени.

Около полуночи 23 июня, по московскому времени, на командный пункт Московской зоны ПВО стали поступать сообщения от постов ВНОС о движении с запада в сторону Москвы около 60 самолетов, которые неопытный личный состав принял за немецкие двухмоторные бомбардировщики Не-111 и Ju-88. При подходе целей к рубежу Ржев – Вязьма командующий зоной ПВО генерал-майор М. С. Громадин позвонил по телефону командующему ВВС генерал-лейтенанту П. Ф. Жигареву, чтобы разузнать, нет ли своих самолетов в этом районе. Последний, только что назначенный на свою должность, заверил, что нет. Вскоре эти сведения подтвердило и командование ВВС Западного фронта. Пока велись эти переговоры, посты доложили, что самолеты уже подошли к линии Клин – Можайск.

В 02.40 24 июня все средства ПВО были приведены в боевую готовность. Явно растерявшийся Громадин, позабыв о своих правах и обязанностях, решил посоветоваться лично с товарищем Сталиным. Позвонив ему, он попросил разрешения дать в Москве сигнал «Воздушная тревога». Вождь, которому было явно не до этого в связи с неясным положением на Западном фронте, не раздумывая, дал разрешение, но попросил больше не беспокоить его по подобным пустякам. В итоге в 02.52, по московскому времени, в столице впервые заревели электросирены, а из громкоговорителей раздался голос диктора: «Граждане! Воздушная тревога!» Командующий 1-м корпусом ПВО генерал-майор Д. А. Журавлев получил приказ отразить налет противника.

Дальше командование противовоздушной обороны действовало вразнобой. Начальник ГУ ПВО Н. Н. Воронов, страдая довоенным синдромом боязни провокаций, дал указание зениткам не стрелять, а истребителям попытаться принять меры к принудительной посадке самолетов. Вслед за этим командир 6-го ИАК ПВО полковник И. Д. Климов поднял в воздух шесть своих авиаполков. Как ни странно, подходившие к Москве бомбардировщики были обнаружены пилотами. «Посадить» их, конечно, не удалось, но завязался воздушный бой. Поскольку самолеты уже подходили к ближним подступам к столице, Журавлев по своей инициативе приказал зенитной артиллерии открыть огонь. Тем не менее бомбардировщики продолжали идти на Москву, невзирая на обстрел, а с одного из них даже дали пулеметную очередь по позициям батарей. В этот момент москвичи впервые услышали надрывный грохот зениток и увидели в темном небе ватные комочки от разрывов снарядов. На КП корпуса начали поступать панические донесения о высадке воздушного десанта в районе Монино, к востоку от города. Боевые действия продолжались около часа, после чего все стихло.

Налет вроде бы удалось отразить, только вот летевшие на Москву бомбардировщики оказались… советскими. В результате проведенных «учений» четыре самолета были сбиты, в том числе один ТБ-3, весь экипаж которого, за исключением одного летчика, погиб. Позднее выяснилось, что группа дальних бомбардировщиков, вылетев на задание, не смогла обнаружить цель и возвращалась на один из подмосковных аэродромов. Однако экипажи потеряли ориентировку и пошли курсом прямо на столицу.

Не успела смолкнуть стрельба, как начался «разбор полетов», который был столь же бестолковым, как и сам инцидент. Инициативу в проведении расследования проявил известный разоблачитель «врагов народа» в Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Л. 3. Мехлис. Он вызвал «на ковер» Воронова и Журавлева и прямо задал им вопрос: «Вам безразлично, в кого стрелять, по немцам или по своим?» Дальше пошла неприятная дискуссия, прерванная лично Сталиным, который приказал Мехлису не трогать военных.

Сам же Верховный главнокомандующий, выслушав объяснения Громадина и Жигарева, дал им указание разобраться в произошедшем, а также сказал, что нужно считать этот инцидент «учебной тревогой ПВО». Чтобы успокоить встревоженных москвичей, так затем и было официально объявлено в печати. Во время доклада Громадин так страшно нервничал, опасаясь неприятных для себя оргвыводов, что его пропитанный потом китель можно было выжимать. Ему было очень стыдно, что члены Политбюро, присутствовавшие при докладе, отметили слабое взаимодействие различных родов войск. Сталин, видя плачевное состояние генерала, по-житейски посоветовал ему расслабиться отработанным методом – пойти выпить и закусить, видимо, за упокой душ сбитых летчиков.

Объяснением в Кремле трудный день для Громадина не закончился. По возвращении в свой кабинет он был встречен вездесущим Мехлисом и прокурором СССР В. М. Бочковым. Как водится, комиссар, расстроенный неудачей с наказанием Журавлева, грубо обругал командующего Московской зоной ПВО и обвинил его в том, что тот работает на Гитлера. Но Громадин сумел быстро отбиться от этого кавалерийского наскока не в меру ретивого борца с «вредителями», коротко ответив, что товарищу Сталину уже доложено и что он хочет отдохнуть после бессонной ночи.