Средневековая Москва. Столица православной цивилизации - Дмитрий Володихин

Нетрудно понять, какова причина неспешности русского правительства по части практических действий. Первые три четверти столетия – до крайности тяжелое для России время. Семь с лишним десятилетий до отказа наполнены войнами, смутами и восстаниями, угрожавшими если не самому существованию государства, то по меньшей мере безопасности внутренних его областей. Казна вечно была пуста, внимание правительства редко переходило от внешних и внутренних конфликтов к мирным делам просвещения. Патриаршая казна оканчивала финансовый год, как правило, с прибылью, но активность Церкви в сфере образования надолго затормозилась той же великой Смутой, расколом и девятилетним отсутствием вполне законного патриарха в 1658–1667 годах, после оставления Никоном кафедры.

Для создания действительно крупного учебного заведения повышенного типа, действующего на постоянной основе, не хватало, помимо стабильности и денег, еще и кадров. Не так просто оказалось заполучить знающего, твердого в вере, склонного к преподаванию книжника, который мог бы наладить учебный процесс. Один стар, другой подозревается в измене православию, третий не желает задерживаться в русской столице, а четвертый слаб знаниями.

Вот и приходилось довольствоваться малыми, недолго существующими школами…

Почти все они располагались на территории Кремля либо Китай-города – близ Никольского крестца, недалеко от Казанского собора. Тут же, у Никольского крестца, бойко шла книжная торговля. Ее особенно оживляла работа лавки Московского печатного двора, торговавшей его изданиями. Московской типографии суждено было сыграть центральную роль в судьбах отечественного образования. Не напрасно Никольскую улицу в Москве называют «улицей русского просвещения».

Московский Печатный двор, помимо своей естественной, первичной функции, выполнял еще несколько иных. Думается, это естественно для русского Средневековья: книжников не хватает, каждый из них на вес золота, так и требуют от них быть своего рода универсалами, умельцами на все руки… А держать таких универсалов лучше всего сосредоточенно, в едином центре.

Вот и стал Печатный двор центром лояльного русского интеллектуалитета, всегда готового взяться за новую работу по заказу великого государя российского или же великого господина Святейшего патриарха Московского.

С первых лет существования московской типографии тамошние редакторы занимались книжной справой. Для средневекового русского общества эта работа значила исключительно много. На протяжении многих веков, со времен крещения при святом Владимире, Русь каждый день использовала богослужебные книги. Ими пользовались священники во всех храмах и монастырях – от богатейших столичных обителей до беломорских деревянных церковок, срубленных за один день. Для отправления разных треб, для ведения церковного служения каждый день, каждую неделю, каждый месяц требуется целый комплект книг: «Минеи», «Триоди», «Октоихи», «Часовники», сборники молитв, «Апостолы», «Псалтыри» и, конечно, большие напрестольные «Евангелия». Они получали славянский перевод в разное время и разного качества. Многие столетия их переписывали, делая ненамеренные ошибки и невежественные добавки; кроме того, сама богослужебная практика православного Востока знала разночтения и вариации, далеко не всё было строго унифицировано. До середины XV столетия на Руси об этом не особенно беспокоились: был бы поп грамотен, была бы церковь, велась бы служба, а в нюансы вникать могли немногие, да и те, кто мог, не выказывали особенного желания. Все изменилось во второй половине XV века. Пал главный оплот восточного христианства – Константинопольская империя. Вместе с нею под пятой турецких султанов оказались православные славянские земли. А на месте деревянной лесной Руси, разрозненной и ведущей бесконечные междоусобные войны, появилась колоссальная политическая сила – единое Московское государство. Ему суждено было стать цитаделью православия. Однако самое главное, то, что стояло в центре всей цивилизации, – богослужение, продолжало страдать пестротой, изобиловало искажениями.

Так вот, введение книгопечатания означало унификацию богослужебной практики в России. Справщики просматривали богослужебные книги, сопоставляли их с греческими, южнославянскими и старинными русскими образцами, ликвидировали ошибки, насколько хватало их знаний, и публиковали итоговое издание по благословению митрополита (затем патриарха) и указу царя. Рукописные книги, непроверенные и не имеющие благословения со стороны высшей церковной власти, резко теряли ценность.

Наверное, постепенно, за столетие-другое, справа привела бы к желанному результату, если бы этой огромной работе не мешало несколько обстоятельств.

Во-первых, некоторые правки образованных и умных редакторов оспаривались, поскольку многим казалось, что они «рушат старину». А пользование греческими и иными нерусскими образцами не всеми воспринималось как благо: население Московского государства чувствовало себя обособленным от всего прочего мира, как и население любой другой цивилизации, это вполне нормально; оно не доверяло и православным иерархам: грекам, болгарам, сербам. Ведь все эти народы были порабощены и утратили политическую свободу! А по логике религиозного сознания тех времен это, с одной стороны, могло означать кару Господню за грехи, и, с другой стороны, подводило их к соблазну магометанства либо латынства… И случалось так, что справщики подвергались за свою работу наказанию. Однажды их даже позорили публично, на всю Москву, хотя впоследствии признали их правоту… Спорные моменты исправлялись в книгах, а потом приходилось возвращать старую версию, поскольку новая после очередной экспертизы представлялась старомосковским книжникам неверной.

Во-вторых, в патриаршество Никона (1652–1658 годы) было сделано сразу несколько значительных исправлений, которые и стали одной из главных причин церковного раскола. Таким образом, книжная справа, дело, казалось бы, сугубо мирное, вызвала острый общественный конфликт. Движение староверов сопротивлялось «новинам», а Церковь постепенно вводила очередные изменения. Обе стороны проявили большое упорство, а правительство еще и большую жестокость. Проводилась жесткая политика по замене старых, неисправленных книг новыми и по подавлению старообрядчества.

В данном случае важно прежде всего то, что Печатный двор оказался на перекрестье главных культурных потоков, захлестывавших Москву. Здесь сосредоточивалась московская ученость, здесь постепенно росло крупное книжное собрание. Не случайно именно тут возникло и первое значительное собственно русское православное учреждение, связанное с просвещением. В дальнейшем ему суждено было стать плацдармом для самостоятельного, незаемного направления просветительских усилий.

Первым крупным училищем повышенного типа[36] стала школа иеромонаха Тимофея, учрежденная на Московском печатном дворе в Китай-городе.

Личность иеромонаха Тимофея изучена отечественными историками недостаточно: в его биографии обнаруживается больше загадок и умолчаний, нежели точно установленных фактов. Между тем судьба этого старомосковского просветителя представляет немалую ценность для истории русской культуры – хотя бы потому, что он первым среди всех русских ученых мужей назван в источниках «ректором». Ну а в жизнеописании царя Федора Алексеевича эта персона имеет ключевое значение. Государь и патриарх дали Тимофею высокое звание и способствовали успеху его деятельности.