Думать не будем пока ни о чем - Айя Субботина

А для меня — единственный способ подпустить к себе человека.

Сначала — в своей голове.

Только никто не хотел ждать так долго.

И я не могу позволить себе снова запутаться, придумав, что этот человек будет терпеливее, внимательнее и лучше других. Даже если понятия не имею, как вытолкать его из своих «взрослых» фантазий.

— Все, малыш, выдыхай — мы справились.

Я распахиваю глаза, на мгновение потеряв себя в собственной же квартире. Я так увлеклась, что не заметила, как Антон вышел вперед. Смотрит на меня с тем же прищуром, но уже не улыбается. Оценивает шею в том месте, где под высоким воротником свитера на мне — его подарок.

— Спасибо, — бормочу я. Дрожь в горле мешает говорить, я вряд ли вообще способна связать хоть несколько слов.

— Сними его, — неожиданно просит Антон. Ему как будто тоже нелегко говорить, потому что голос опускается ниже ключиц, как будто в грудную клетку. — Свитер. Хочу посмотреть. Просто посмотреть.

Даже если бы он сказал, что готов поклясться, я бы не стала об этом просить.

Дурочка во мне хочет верить в чудеса. А испуганная девчонка с сожалением качает головой, зная, что все это — очередная ошибка, и расплачиваться придется ей.

Я не знаю, что происходит и почему мои привычные тормоза не работают.

Почему прихватываю свитер за нижний край, тяну вверх и стаскиваю через голову.

Почему рукава так и продолжают болтаться на моих запястьях, словно смирительная рубашка. А дурацкая заколка все еще болтается где-то в переброшенных через плечо волосах.

На мне под свитером — только маленький шрам на правой груди от упавшего когда-то зеркала. Его почти не видно, если не присматриваться, и просто счастье, что в прихожей полумрак.

Я прислоняюсь спиной к двери.

Мне стыдно и приятно одновременно, потому что Антон смотрит так, словно я — что-то особенное. Такое же странное инопланетное существо, как и он для меня. И под горячим взглядом карих глаз во мне вздрагивает какая-то шестеренка, заводится давно остановленный и остывший механизм.

— Смотри на меня… — почти выпрашиваю я. — Пожалуйста, смотри на меня.

Он даже не пытается прикасаться, но приоткрывает губы, проводит по ним языком, и от этого зрелища мои соски моментально твердеют. Я «видела» эти губы ночью, чувствовала их на своей коже, «знаю», как буду чувствовать легкие покусывания и уколы щетины.

— Ты просто пиздатая, малыш.

Не романтично, не мило, не славно и нежно.

Но пальцы на моих ногах подгибаются, живот втягивается, словно на него высыпали лед.

Антон становится ближе, но держит дистанцию между нами. Одной рукой опирается в дверь рядом с моей головой, пальцами другой справляется с парой верхних пуговиц на рубашке. Молча, ни на мгновение не покидая мой взгляд.

Я «видела» эти пальцы прошлой ночью, чувствовала их у себя между ног, хотела их внутри: не нежно и тихо, а глубоко, жестко, до хлопков ладонью по влаге. Потому что прошлой ночью я была мокрой с призраком в моей постели, и это было лучше, чем вся моя предыдущая жизнь.

Он останавливается на четвертой пуговице, когда я вижу тяжелые серебряные звенья цепочки, на которой висит серебряная волчья голова. Совсем как в книге.

Мне необходима капля реальности, пока я не потеряла себя во всем этом.

Тянусь к цепочке, подтягиваю ее «руками» в смирительной рубашке свитера, и Антон наклоняется к моему лицу.

Мы просто дышим друг другу в губы, потому что сейчас этого достаточно. Сейчас будет только так.

Даже если он одет, а я — полуголая.

Даже если в своей голове я хочу его в тех самых фантазиях, в которых стыжусь признаться даже самой себе. Хорошие фригидные девочки не могут хотеть, чтобы их ставили на колени, надавливали на поясницу и жестко трахали.

До ноющей боли между ног.

До влажных шлепков.

Но сегодня между нами ни единого касания.

Целомудренно и порочно одновременно.

— Заеду за тобой в одиннадцать, — мне в ухо говорит Антон, нарочно избегая любого контакта с кожей. — Возьми зубную щетку и вещи на пару дней.

И пока я торможу с ответом, как-то немного нервно нахлобучивает на меня свитер, одергивая слишком уж старательно, как будто собирается «закрыть» меня до самых колен.

— Хорошо, — шепотом соглашаюсь я. — Хорошо, хорошо, хорошо…

И прижимаюсь лбом к закрывшейся за ним двери.

Нужно отдышаться.

Привести в порядок мысли, сделать что-то с головой, в которой громко шумит, как будто меня всю целиком затолкали в морскую раковину.

Я только что стояла перед ним голая? Я правда хотела, чтобы он смотрел на меня, хотела, чтобы произошел какой-то щелчок — и мы, возможно, перестали быть еще одним слишком ярким плодом моего воображения?

Мне пусто сейчас. Так невыносимо пусто и одиноко, хоть час назад я спала в своей постели — и мне казалось, что жизнь все еще может наладиться. А теперь во мне как будто нет чего-то несущего, без чего все сложнее собирать себя по кусочкам.

Это страх.

От него немеют ладони, и я снова вся втягиваюсь в чужой свитер. В нем безопасно. Может, это магия? Или снова мое воображение?

Мне нельзя ни к кому привязываться. Это мне обычно слишком дорого обходится.

Я никуда не поеду. Успокоюсь, приведу в порядок мысли и придумаю отговорку, почему не смогу принять его предложение. Позвонить точно не смогу, потому что голос — мой первый Иуда, и предаст до того, как открою рот. Но можно написать сообщение. В конце концов, писать красиво и правильно подбирать слова — это моя стихия.

Возвращаюсь на кухне, мысленно составляя «письмо».

«Прости, мне так неловко, но ничего не получится…». Выливаю в раковину то, чему так и не суждено стать омлетом.

«Ты хороший человек — и мне было приятно провести с тобой время, но все это слишком быстро для меня…». Чашку, из которой пил Саша, выбрасываю в ведро. Просто так. В этом нет никакого сакрального смысла или обиды. Мне просто не нужна эта чашка.

«Все слишком быстро… Я не привыкла...». Я забираюсь на подоконник, где у меня лежит маленький матрас специально для тех случаев, когда мне хочется притвориться кошкой и смотреть на людей за окном, придумывая, кто они, что они и какие у них заботы.

«У меня очень сложные отношения с мужчинами. Я просто фригидная ледышка, так что вряд ли тебя порадует мое общество «в том самом» смысле этого слова».

Поджимаю ноги, упираюсь лбом в колени и накрываю голову руками.

Я в домике. Здесь меня никто не достанет и не пробьется через мою защиту.